— Собаки! — крикнула я, и слезы выступили у меня на глазах. — Бросить как следует не умеете!
— Мы все умеем, — усмехнулся Первый, опуская серый пистолет, — мы все умеем, ты ошибаешься.
Второй снова прицелился. И снова метнул.
И снова нож, описав в воздухе плавную кривую, попал в меня, зацепив мне щеку около уха, и шлепнулся сзади, за моей спиной. И я чувствовала, как по шее, по лицу текут теплые струи. Ну вот, теперь у меня на роже будет три шрама. Ритин и два этих, новых.
Ты что, Алка, всерьез думаешь, что это твои последние шрамы?!
У него в руках еще целый пук ножей!
Они искалечат тебя. Исполосуют тебе лицо, шею, руки, тело. Это будет мясорубка. Это Рита, сволочь, придумала мне такую пытку, чтобы я раскололась, чтобы выдала им, почему я за ними слежу. Они догадались. Разбить меня, как орех, было нетрудно. Я вся была на ладони. Но теперь…
Теперь тебе нечего терять, Алка. Выдай им Горбушко! Ты же смертница!
Или калека. В лучшем случае.
И никогда больше — Любовь Башкирцева.
— Дрянь, — шепнула я, вытирая рукой с зажатыми в ней тюльпанами кровь со щеки, — какая же ты дрянь. А я думала, ты мужчина. А ты, дрянь. Купился на баксы. Я же женщина. Я же…
— Ты бывшая проститутка, — сказал Первый и вынул из кармана черную коробочку. Прежде чем я успела что-либо понять, белая ослепительная вспышка обожгла мои глаза, заставив зажмуриться.
Фотоаппарат! Они снимали меня на пленку!