Железный тюльпан

Зубрик осторожно положил сотовый телефон на инкрустированный красным и эбеновым деревом старинный стол. Огляделся, обозрел свою пышнотелую роскошь, массивные золоченые шандалы, задрал голову, наблюдая, как стукаются друг об дружку, тонко позванивая, граненые хрусталики люстры-колеса. Сияющее колесо. Колесо жизни. Эти хитрые восточные люди верят в какое-то колесо жизни. Бахыт ему рассказывал. Да он все равно ничего не понял, смеялся, тряс подбородками. Колесо, чтоб катилось, смазывается только баксами. Их нужно под колесо все время подкладывать. А если баксов нет — смазывать натурой.

Кровью.

Я смотрела на Игната умоляюще. Он же был так добр ко мне. Он поможет мне.

Я открыла ему все карты. Головой в омут. Была не была.

Мы лежали в постели. Я не могла обойтись без постели. Открывать эти карты, проклятые карты моей сумасшедшей жизни, можно было только в постели, больше нигде. Горизонтальное положение как нельзя лучше подходило для такого разговора. Да, постель, объятия, расслабуха, легкое вино, доверительный взгляд. Тебе ведь не впервой играть, актерка!

Глубоко внутрь души я загнала все: отвращение, боль, угрызения совести. После Каната мне казалось невозможным спать с другим человеком. И все же я сделала это. Акватинта из-за денег присоветовала мне спать с клиентами. Игнат Лисовский, конечно, не клиент. Он — один из моих мужчин. И все-таки я чувствовала себя будто вывалянной в грязи. Значит, со мной действительно что-то ПРОИЗОШЛО.

Канат, прости, не до тебя. Прости, Канат, я должна сейчас заручиться поддержкой этого человека.

А может, все, что у меня было с тобой, — призрак… Эта, твоя, как ее… инсталляция…

— Игнат. Помоги мне. Ты понял, что я в западне?

Он приподнялся на локте в постели, закурил.

— Ну, так. Я, в общем-то, предполагал, что все так оно и есть. Но достоверно не знал. У меня не было доказательств. Все сработано очень чисто. Беловолку браво. Хорошо, что ты мне все начистоту рассказала. — Он затянулся, щеки его ввалились. — Хочешь — тоже начистоту?

— Я не верю в «начистоту», Игнат. В любой самой искренней исповеди всегда есть тихая заводь скрытого. Тайны.

— Я не делаю из своих взаимоотношений с Зубриком никакой тайны. Зубрик всегда был соперником Женьки в его денежных делах. А когда Женькины дела, после его гибели, перешли ко мне, то вся неприязнь Зубрика перекинулась на меня. Ты ж понимаешь. В бизнесе так.

— Ты занимаешься алмазами? — Я вынула у него изо рта сигарету и тоже затянулась.

— Да, и ими тоже. Прибыльное дело. Но очень опасное. Голландская контора по перекупке и обработке алмазов, «Де Бирс», заключила со мной, то есть с «Архангельскдиамантом», неравноправный, как я сейчас понял, договор. Потому что мне перебежал дорогу Вова Живов из «Саха-алмаза». Он отсыпает краденые с приисков алмазы в карманы голландцев горстями. Распоряжается камнями, как своей собственностью. Будто алмазы — это так, белая смородина, килограммом больше, килограммом меньше, какая разница. И международный алмазный рынок залихорадило. Я втянулся в эту историю… ну, да это не твоего ума дело, Люба… — Он поправился. — Пардон, Алла. Мне непривычно называть тебя так.

— От брата… осталось много живых камней?.. Украшений?..

— О, много. Большая часть у меня. То, что принадлежало Любе, хранит Беловолк. Мы теперь с Беловолком молочные, то бишь алмазные, братья. — Игнат докурил сигарету, бросил в тяжелую нефритовую пепельницу, стоявшую на столике рядом с кроватью. Из зеленого, болотного нефрита по краям пепельницы были вырезаны слоны с едущими у них на загривках всадниками. В руках всадники держали короткие копья… или ножи?.. Я тогда не знала, что это крючки для понукания слона, анкасы. — Почему ты об этом спрашиваешь? Ты хочешь, чтобы я помог тебе в твоей борьбе с твоим Горбушко материально? Подбросил тебе пару-тройку хороших камней?.. И ты бы попросту купила его?.. Понятно, Юрка не даст тебе таких денег, ну, в смысле, на откуп, никогда. В лепешку расшибется, не даст.

Мы оба помолчали. Горела тихая лампа, медовый ночник. Будто бы горела свеча. Я снова вспомнила бамбуковые трубки. Ощутила на губах вкус опийного дыма. Рядом со мной чужое тело. Нелюбимое тело. Господи, как же долго я блуждала во тьме. Вырви меня из тьмы. Дай мне снова свет.

Жить с художником — в подвале — в ужасе — в нищете?!

Это я, я вырву сама его оттуда.

Не говори Игнату ничего об алмазах, спрятанных в Тюльпане. У тебя в сумке сокровище. И ты сама не знаешь, какое. Может, там что-то защелкнулось, какой-то механизм, и эта железяка уже не откроется никогда.

— Деньги мне нужны, да, — тихо и твердо сказала я. — Мои собственные деньги. У меня их никогда особо не было. И теперь нет. Но они мне нужны. Не в этом дело. Я их добуду. Помоги мне избавиться от папарацци.

— Избавиться?.. — Он округлил рот в притворном испуге, поцокал языком. — Какие выражения ты употребляешь…

— Я хочу сказать, помоги избавить меня от него.