Серебро подхватила меня, прижала к груди. Доволокла до моего дивана, на котором… Москва. Моя Москва. Вот она, твоя Москва. Лучше не вспоминать. Лучше плюнуть на этот диван. На всю эту мою прежнюю жизнь. Наломала тебя жизнь, наломала, Аллочка. Лучше б остаться на веки вечные на красноярской станции Козулька, копаться в огороде, разводить коз, доставать для печки асбестовую трубу вместо железной.
Я билась, заходилась в рыданиях. Инна прижимала мою голову к своей. Я вырывалась. Огромные, как море, судороги колыхали меня. Еще немного — и меня вывернет наизнанку, как чулок.
— Стоп, что же делать… Ну не плачь же, погоди!..
Серебро оставила меня, бросилась к шкафу, рылась в поисках аптечки.
— Я-то здоровячка, я никогда не пользуюсь лекарствами… Ты вроде тоже всегда крепкая была, сибирячка… Единственное, чего мы всегда боялись, это, мать, сифилиса и СПИДа, а всего остального…
Она уже сидела на корточках перед диваном, где я корчилась, и накапывала мне в рюмку каких-то пахучих капель.
— Господи, мать!.. Я никогда не видала, чтобы люди так ревели!
Я, всхлипывая, стуча зубами о край рюмки, выпила лекарство.
— Щас отпустит… Ну ты даешь… Стряслось что? Нет, не говори. Если тяжело, не говори! Я тут тоже тебе сказать кое-что хотела, мать… Важное… Касающееся тебя прямым ходом… Но пока погожу… Пока ты не успокоишься… Давай, еще глотни, вот так…
Она влила в меня еще полрюмки вонючих капель, и рыдания вправду начали отступать. Еще немного — и я, только крупно вздрагивая, лежала, как плашка, на диване, лицом вверх, а Серебро, по-прежнему сидя на корточках у моего изголовья, гладила меня по щекам, глядя на меня соболезнующе, жалостливо.
— Э-э-э, распустила нервишки… дорого дается житуха звезды, так?..
— Дорого, Инка… никаких баков, гринов, роскошных хором и тачек даром не надо… больше не могу…
— Ничего не случилось? — Серебро как-то уж слишком обеспокоенно уставилась на меня. — Точно ничего?
Я помотала гудевшей головой. Опухшее от рыданий лицо горело, как поджаренное на сковородке.
— Врешь, мать… Ой как врешь, — весело сказала Серебро. — По морде вижу — случилось. Ну, а я тебе маслица в огонь подолью. Предупрежу я тебя. Я просто обязана тебя предупредить. Так, все, успокоилась? Биться в падучей больше не будешь?
От капель меня клонило в сон. Распухшими губами я прошептала:
— Не буду… Говори…
Инка придвинулась ко мне. Я скосила глаза и увидела, какая бледная вдруг стала у нее мордашка, как кровь зримо отлила от щек.