Железный тюльпан

Милле остановился перед красно горящей вывеской: «Patisserie». Выпить, что ли, горячего кофе с булочкой? Февральский вечер, удивительно теплый, как в апреле… Девушки с фиалками в руках… Купить фиалок и подарить барменше?.. И закрутить новый роман?.. Отчего мужчина не может на свете без женщины?.. Как хорошо было бы без женщин… Как просто и понятно… Он вошел в булочную. На столиках горели свечи. Живой свет, как это приятно. «Булочку с абрикосами, — с улыбкой обратился он к подскочившей девочке, — и чашку „эспрессо“». Девочка сделала книксен, убежала, вернулась с подносом, взяла дымящуюся чашку — и, вместо того чтобы поставить ее на стол, сунула ему в руки. «Погрейте руки, месье, они у вас замерзли». Их пальцы соприкоснулись. Он засмеялся. Поставил чашку. Взял руку хорошенькой официанточки в свою, поднес к губам, нежно поцеловал.

До отъезда в Париж оставалось три дня.

Позвонил Бахыт Худайбердыев.

Он пригласил Аллу к себе домой.

Она спросила, скрывая волнение: «Зачем именно домой? Мне сейчас некогда, я не могу терять вечер на поход в гости, у меня репетиции. Я через три дня улетаю во Францию. Я могу зайти в галерею». — «Это не телефонный разговор, — оборвал ее антиквар, — мы ждем вас». «Мы» — это он и кто еще, зло подумала Алла, быстро расчесывая волосы перед зеркалом. Она оценила преимущества стрижки перед той копной волос, которую раньше носила. Какая экономия времени. Раз-два — и в бой.

Запах изысканных духов в огромной прихожей. В такой квартире можно потеряться. Так же, как в Любиной квартире в Раменках. Только здесь пахнет прошлым веком, историей, старой Россией, антиквариатом… Эрмитажем, духом погибших дворцов. Разрушенное время живо. Роскошь никуда не ушла. Ее топили в крови — а люди нарастили в кошельках деньги, вернули роскошь, любуются, упиваются ею.

Алла мельком покосилась в огромное венецианское зеркало. Она и неподкрашенная выглядела отлично. Усталость от репетиций шла ей на пользу — щеки стильно, изящно ввалились, как у молодой Марлен Дитрих, большие глаза глядели томно и печально, она заметно похудела. Худеть вроде бы уже некуда, остановись, мгновенье. Просто нечем будет петь, как, разведя руками, скажет милый Миша Вольпи.

— Проходите, Люба. Хорошо, что вы пришли. Я оценил эту жертву. — По губам Бахыта скользнула блесной усмешка. Он обернулся. — Ритуля, у нас Люба в гостях! Поздоровайтесь, девочки!

В проеме двери стояла женщина.

Алла вскинула глаза. Чуть не закричала.

Подавила в себе крик.

Перед ней в дверном проеме стояла Рита Рейн.

Пышные волосы так же, как и на фотографии, шапкой стояли надо лбом, над затылком. Вились черными жгутами, крутились кольцами, падали на плечи. Рита была в домашнем шелковом халате — черном с крупными, вышитыми гладью, пионами и хризантемами. На ножках поблескивали инкрустированные сусальным золотом туфельки. «Как у Шехерезады», - подумала Алла. Рита прищурила свои огромные, дерзкие, черно-ночные глаза и сказала, чуть растягивая слова:

— О-о-очень рада, о-о-очень. Давно не виделись. А вы все такая же, Люба. Вас время не берет.

Руки не протянула. Просто стояла и смотрела на Аллу, как на редкое животное.

Потом отошла от двери вглубь комнаты, жестом приглашая Аллу зайти. Сколько любезности. И все это ради того, чтобы сказать ей нечто важное. Что именно? С тех пор как ты стала Любой Башкирцевой, тебе многие хотят сказать нечто важное. Терпи. Бахыт — один из тех, кто уже видел и трогал Тюльпан.

Рита Рейн — жена Худайбердыева! Неисповедимы пути Господни, вот правда.

Что ж, это облегчает дело. Рита Рейн. Может быть, она убила Любу… из ревности?.. Может, она была влюблена в Лисовского… А может быть, она была, как и Люба, лесбиянкой, и они обе договорились сначала убрать Лисовского, чтобы он не мешал их порочному счастью, а потом… Что — потом? А потом они поссорились, они повздорили, да, и бешеная, южная темпераментная Рита, у которой был Тюльпан… Тюльпан — орудие убийства… Оружие, Ахметов же сказал… Как хорошо, Ахметов тогда напился и заснул, и она убежала из его волчьего логова, зацепляясь одеждой за стальные когти и крючья его жутких инсталляций… Тюльпан, тупой железный шар с рельефом лепестков… Люба была убита острым шилом… Домыслы. Все домыслы. Ты можешь выдумать все что угодно, пока у тебя в руках нет улик.

А не выбросить ли тебе эту чертову железяку на помойку, Алка?!

«Я не хочу выбрасывать на помойку свою жизнь. Не хочу».

Очаровательно улыбаясь, она села за изысканно сервированный стол. Рита постаралась. Все вроде бы дышало небрежностью: милый скромный ужин, мы всегда так!.. — и в то же время черная икра в вазочках, дорогой кофе («прямо из Парижа, куда вы сейчас полетите»), странные frutti di mare, никогда не виданные Аллой, разложенные на фамильных, с вензелями, серебряных блюдах подчеркивали аристократизм хозяев. Алла без обиняков схватила нож, намазала маслом и икрой бутерброд, запустила в него зубы. «Глядите, глядите на мои манеры. Звезда может себе позволить все. Особенно такая звезда, как я, такой вот люмпен. Из грязи в князи! Получите меня!»