Железный тюльпан

Он пощупал нож, принесенный им, за пазухой. «Да, это не Тюльпан, выкованный для меня щедрым Цырендоржи. Это обычный, скучный нож. Я азиат, я знаю, как жечь костры и оживлять мертвых. Я убью тебя так, что ты не воскреснешь. Пока ты танцуешь, я расскажу тебе про ножи. Попробуй уберечься от них в толпе, если их бросают в тебя. Пляши! Нож со мной. Он ждет тебя».

— Рита, — возвысил он голос. — Рита. Ты дура. Ты знаешь только кухонный нож, ну, еще хлеборезку, ну, еще серп, ну, еще перочинный, ну, еще бандитских два-три вида вспомнишь — копьевидный финский, кривой турецкий, а лучше всех на свете азиатские ножи, Рита, что остановилась?!.. Танцуй!

Она взметнула руки. Выгнула корпус. Смуглый живот втянулся, как плоский щит. Кто у нее сейчас в любовниках?! Кто — в мужьях?! Он слишком сильно любит ее. Он убьет ее сегодня ночью.

— Лучше всех, Рита, чешуйчатый китайский. — Он внезапно задохнулся. — Его в тело всадишь, а вынуть уже нелшьзя, стальная чешуя отходит от стержня сразу после удара, и нож можно выдернуть из тела только вместе с внутернностями!.. — Она била в пол пятками. Обернула к нему вспотевшее, жарко-смуглое, ненавидящее лицо. Прищелкивала пальцами, будто кастаньетами. Два идиота, два спятивших, не иначе. На грязный небеленый потолокм, в разводах сырых трещин, ложились их тени, и тени от рук его жены метались, как черные крылья. — А у японцев, ты знаешь, семьдесят один вид ножей только для разделки рыбы. Ты же не рыба, ха!.. Ты — моя жена… Ты все равно моя!..

Она танцевала. Она прищелкивала пальцами и бешено, радостно, вызывающе, торжествующе танцевала, выхваляясь перед ним статью, искусством, наглостью, жизнью — всем, что он должен был у нее сейчас отнять. И он заскрежетал зубами. Он взбесился. Он подавлял в себе дикий гнев. Она все равно была сильнее его. Он видел — она не боялась смерти. Она презирала его. И смерть.