Железный тюльпан

Его раскосое лицо оставалось таким же бесстрастным. Он не поднял руки, не принял из ее руки цветок. Он все так же стоял и смотрел на нее.

— Ну что же ты… возьми…

Он разлепил губы. Произнес тихо:

— Значит, ты мне не приснилась. Значит, все правда.

Тюльпан выпал из ее ладони и с резким стуком ударился об пол. Они обнялись так крепко, что оба враз задохнулись.

Так стояли такое-то время. Алла почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Она вырвалась из его железных объятий так, как вырывается рыба из сети, запутавшись в ячее. Тяжело дыша, стояла, поправляла волосы под шляпку, смотрела на него.

Он поднес пальцы к губам.

— У меня рот горит от твоих губ. Ты меня обожгла. Ты придешь?

Тюльпан валялся у их ног, никому не нужный.

— Я приду. Я еду на важную встречу. Подбери цветок. Он нам с тобой еще пригодится. Сохрани его. Прошу тебя.

— Я хочу сохранить тебя. На черта мне мертвая железка.

Его голос был чеканным и жестко-царапающим, будто доносился из железных связок.

Разговор был не особо длинный, но и не особо лаконичный. Обе стороны выяснили, что хотели. Алла была предельно осторожна. Она взвешивала каждое слово. Она знала, что сейчас важно не прогадать. Высчитать все. Бахыт или Зубрик? Зубрик или Бахыт? Она близка к разгадке. Один из этих двух. Или из трех. Есть еще Рита. Рита Рейн.

Рита Рейн, которой Люба Башкирцева насолила одним лишь тем, что отбила у нее ее любовника и женила его на себе.

«Я прошу прощенья за то, что произошло. Я не хотела». — «Мы тоже не хотели. Забудем инцидент. Перейдем к делу. Вы продаете Тюльпан?» — «Продаю. Я согласна с вашей суммой. Вы помните мои условия. Новый счет, открытый по всем правилам, с помощью опытного юриста. Все должно быть по возможности инкогнито. Я не хочу, чтобы информация об этой сделке каким-то образом просочилась в печать. Мне это совсем не нужно». — «Хорошо, мы это устроим. Когда вы согласны прибыть для оформления документов и передачи товара?» Товар. Тюльпан — товар. Разве ты не знала, Алла, что все в мире продается и покупается? Разве тебя саму не покупали тысячу раз?

Худайбердыев смотрел на нее и Зубрика, как бестрепетный судья. На миг Алле показалось, что он сейчас возгласит: встать, суд идет. «Спокойно, Алка, ты должна обмануть их. Ты должна выудить из них сведения и оттянуть время с Тюльпаном и документами, насколько возможно». Она чарующе улыбнулась, выставив напоказ весь жемчуг ухоженных зубов. «Я бы хотела прибыть с товаром, скажем, на следующей неделе. В понедельник. Раньше я не могу. У меня подготовка к „Любиному Карнавалу“. Студия уже снята. Репетиции назначены. Я связана с массой народу, не могу улучить и часа, чтобы вырваться к вам, а сделка серьезная, операции достаточно трудоемкие, все требует времени». Зубрик, колыхаясь всем животом, перегнулся через широкий стол орехового дерева к Алле. «Идет, Люба. В понедельник. До этого времени я постараюсь все оформить с юристом, вот, кстати, его телефончик и e-mail, он поможет вам открыть счет, обойдясь без налогов, сумма-то ведь немаленькая, вы не находите?» Он положил на стол жирную, в перстнях, руку. «Пожалте револьверчик, сударыня! Где учились стрелять, на пляжах Ривьеры?.. Неплохо держали оружие, я заметил». Издевался или делал ей комплимент? Она, продолжая улыбаться, вынула из сумочки револьвер, аккуратно положила на стол. Штора за ее плечом шевельнулась, как от сквозняка.

Когда гостья ушла, Бахыт и Зубрик стали говорить.

Они были немногословны. Они говорили о вещах, им обоим слишком хорошо известных. Эти вещи не требовали обсуждения. Они оставались за кадром. Они подразумевались. И все же кое-что необходимо было проговорить. Попробовать на зуб. Раскусить, продегустировать. Взвесить все «за» и «против».

— Ты думаешь это не она?

— Фифти-фифти. Я не уверен. Иногда мне кажется, что — ну она, сто процентов. Особенно в профиль. И повадки, такие же хулиганские повадки. И смотрит часто так же, как она — нагловато, исподлобья. И в то же время я незаметно прощупал ее, задал пару-тройку вопросов. Она — или не хочет отвечать, или не знает, о чем ее спрашивают. Молчит, отшучивается. Она осторожна. До сих пор не ляпнула ничего такого, что бы могло ее крупно скомпрометировать.

— И перед камерой тоже?

— И перед камерой. Она очень следит за собой. Если это не она, то у нее хорошая школа. Если это она, то тогда она закрылась на замок. И больше никого внутрь не пускает. Чао, бамбино, сорри. Ты обратил внимание, Гриша, как она держала револьвер? Как заправский стрелок. А рожа у нее была такая бледная, будто она маленькая девочка и увидела пушку в первый раз, тем более, взрослый дядя бандит дал ей ее подержать.

— Да, неувязок много. Много чего не стыкуется. И все-таки…

— Все-таки, Гриша, мы не должны ее упускать. Мы должны за ней следить. Она вызывает нас с этой железной штучкой. Вызывает огонь на себя, ха!..

— А ты точно уверен, что внутри этой штучки — камешки?.. Как бы это все не оказалось легендой…