- Я правду говорю! – заверещал пленник, дёрнувшись и закрываясь руками от автоматного ствола. Он не удержал равновесие и упал на дорогу, засучив ногами, и таким способом, на заднице, прижимая к себе раненую руку, пополз назад, к грузовику, который Нем и Айтер уже успели завести.
- Точно не врёшь? – спросил Ибар, будто бы смягчаясь. - Не бойся. Ничего тебе не будет, если правду говоришь.
- Не вру… - настороженно сказал пацан, всё ещё опасливо наблюдавший за Ибаром и его ладонью, лежавшей на рукояти автомата.
Машина взревела двигателем и дёрнулась, пацан испуганно обернулся, не желая попасть под колёса, и в тот же миг прозвучали три выстрела. Короткая очередь прошила помощнику полиции грудь и шею. Щуплое тело не было значительной преградой для автоматных пуль - они прошли насквозь, будто и не встретилось ничего на пути.
Табас вздрогнул: он сам отвлёкся на машину, так что смерть пленника стала для него неожиданностью.
- Что там такое? – крикнул Нем, высунувшись из кабины со стороны пассажира.
- Всё нормально! – закричал Ибар, пытаясь переорать рычание двигателя. Машина буксовала, пытаясь выбраться из кустов, из-под колёс летела пыль и мелкие камешки.
- Залезайте в кузов! Айтер, давай в кабину! Прут, сюда!
- Поберегись! – Рыба и Хутта, забравшиеся первыми, выбрасывали трупы подростков-помощников. Они были до неузнаваемости изуродованы пулями – нападение было внезапным и патронов атакующие не жалели. Расколотые головы, пробитые шеи и лица, худые впалые груди, из которых со свистом и красной пеной выходили остатки воздуха – зрелище было то ещё. Табас, состояние которого с каждой минутой ухудшалось, отвернулся, дабы не попрощаться с содержимым желудка.
Пол в кузове был скользким, на нём валялись какие-то подозрительные сгустки, о природе происхождения которых Табас не хотел думать. Зато лавки - три штуки, две у бортов и одна в центре, - наличествовали. Табас сразу, едва сбросив рюкзак, опустился на левую и сумел, наконец, отдышаться. В голове шумело, нос намертво заложило, и предчувствие, что случится что-то плохое, не давало покоя. К тому же начали затекать ноги, которые никак не удавалось удобно пристроить. Ибар уселся рядом, Рыба, Хутта и Прут расположились кто где.
Обожжённый дважды постучал по кабине водителя, и грузовик, дёрнувшись так, что Табас едва не рухнул на пол, помчался по дороге, вздрагивая на многочисленных ямах и кочках.
- Терпи, - жёстко сказал Ибар юноше, который скрежетал зубами. - Дальше будет только хуже.
20.
Табас корчился от боли. С каждой секундой ему становилось всё хуже – кожа горела огнём, будто тело окунули в ванну с кислотой, ужасно тянуло внизу живота, а конечности ломило так, будто он сутками сидел без движения.
Тряска в кузове не добавляла комфорта: стоило Табасу устроиться хоть с каким-то подобием удобства, машина подпрыгивала, и юноша вместе с ней. Несколько раз он падал с лавки, и каждый раз ему помогал подняться Ибар. Обожжённый наёмник сидел рядом и присматривал за напарником, непонятно чего ожидая.
Наконец, когда Табаса на лавке скрутило винтом и стошнило прямо себе на грудь, Ибар постучал в кабину. Машина остановилась, хлопнула дверь. Наёмник вылез из кузова и заговорил с Айтером. Табас слышал их негромкий разговор так, словно он происходил в другом измерении. Голова была большой и горячей, как воздушный шар, реальность воспринималась с трудом.
- Аптечка есть в кабине? Достань, - сказал Ибар, и Айтер, судя по шороху и раскачиванию кабины, полез внутрь.
- Есть что-то.
- Давай сюда, ага.
Вжикнула молния. Сидевшие напротив Табаса бойцы смотрели на него с сожалением – покрасневшие от царившей под тентом жары, грязные, как черти, и измазанные в чужой крови.
Ибар выругался.
- Что?
- Да нет тут ни хрена! – рыкнул обожжённый.
- А что ты искал вообще?
- Снотворное.
- Что, совсем плохо? – осторожно спросил Айтер.
- А ты сам как думаешь?.. Ломает его. Ладно, хрен с ним, со снотворным, - снова что-то зашуршало. - На, держи. Трогайтесь, как я постучу.
Табас перевёл взгляд, перед которым всё плыло, на плавно качавшийся брезентовый полог. По ослепительно-яркой полоске света между тентом и кузовом показалась перебинтованная голова, и вскоре с молодецким «Хэть!» внутрь залез Ибар, державший в руках два бумажных блистера с какими-то таблетками. Сняв с пояса флягу, он вытащил две таблетки и поднёс их ко рту Табаса.
- Пей. Обезболивающее и от желудка. Стошнит – пристрелю! – мрачно заявил он, и Табас послушно проглотил два белых кругляша, запив их водой из фляги.
Его сразу же повело, голова закружилась, желудок как будто кто-то сжал в кулаке. Ибар, увидев перекошенное лицо напарника, заорал на весь лес:
- А ну держи! В себе держи!.. – он кричал с такой яростью, что Табас перепугался до полусмерти, и, наверное, именно это помогло: тошнота отступила, но во рту всё ещё стоял настойчивый привкус желудочного сока.
Убедившись, что Табас принял таблетки, Ибар снова постучал кулаком по кабине, и грузовик, басовито затарахтев, тронулся, запрыгав дальше по просёлку.