Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

До определенной степени сами режимы соглашались с необходимостью наличия как для читающей публики, так и для журналистов публичных зон, свободных от политики. Именно этим объяснялось принятое властями ГДР осенью 1953 года решение об издании газеты Wochenpost. Хотя первый номер вышел после смерти Сталина, проект был задуман годом ранее. Идею предложили советские оккупационные власти. Некий генерал Красной армии, служивший в Берлине, пришел к выводу, что пресса Восточной Германии не имеет доступа ко всему населению, и особенно к женской его части. Офицер обратился к Руди Ветцелю, журналисту, который тогда пребывал в немилости у режима, поинтересовавшись, нет ли у того каких-нибудь соображений. Ветцель в ответ выдвинул план, который, казалось, не имел никаких перспектив.

Между тем закулисная дискуссия на эту тему расширялась. Авторы официальных отчетов и справок сокрушались по поводу «бесцветности и однообразия материалов, освещающих жизнь республики», а также сожалели об отсутствии статей по «садоводству, медицине, домоводству»[1201]. Осознав в конце концов всю скуку пропаганды в стране, руководство Восточной Германии обратилось к Ветцелю, предложив ему запустить новый журнальный проект. Их идеи были похожи на то, о чем сам Ветцель прежде говорил советскому генералу. Так появилась на свет газета Wochenpost.

С самого начала издание попыталось быть особенным и непохожим на другие. Ветцель начал подыскивать таких сотрудников, которые неоднозначно относились к режиму; первый состав редколлегии он называл «журналистской исправительной колонией, полной бывших осужденных». Их статьи, по крайней мере в сравнении с политическими трактатами Neues Deutschland, казались свежими и интересными. Первый номер, опубликованный к Рождеству, содержал советы по домоводству, легкие заметки и «женскую» страницу. В последующих номерах печатались рассказы о путешествиях, пространные репортажи и даже статьи для детей. При этом Wochenpost никогда не пыталась стать оппозиционной газетой в общепринятом смысле этого слова, и отчасти ее привлекательность объяснялась именно этим. Как утверждал журналист Клаус Полкен, Wochenpost была «не более революционной, чем ее читатели»[1202]. Как и они, газета хорошо чувствовала границы дозволенного.

Полкен одинаково хорошо знал и своих коллег, и читательскую аудиторию, поскольку работал в Wochenpost c первого дня и почти до самого конца. Спустя много лет он ностальгически вспоминает о своей карьере здесь, и нетрудно понять почему. К концу войны ему исполнилось четырнадцать лет, а в семнадцать он бросил школу и стал работать наборщиком в газете. В этом начинании его вдохновлял отец, коммунист и журналист, который считал, что юноша должен «вкусить настоящей жизни». После войны Полкен-старший стал редактором Tribune, профсоюзной газеты Восточной Германии. Но в марте 1953 года его внезапно арестовали: газета допустила опечатку при наборе некролога Сталину. Вместо того чтобы написать: «Сталин всегда боролся за дело мира», наборщик случайно набрал: «Сталин всегда боролся за дело войны». Редактора и наборщика приговорили к пяти годам тюрьмы, из которых они отсидели по три года. Во время судебного процесса Клауса Полкена тоже уволили, заявив, что он «никогда не будет работать журналистом». Тем не менее Wochenpost с удовольствием приняла его в свой штат.

В последующие четыре десятилетия Полкен сохранял лояльность изданию, которое предоставило ему второй шанс. Он также до самого завершения своей карьеры полагал, что газета обеспечивала ему необычайно широкую свободу внутри необычайно репрессивной системы. Из-за истории с отцом, а также из-за многочисленных сомнений по поводу режима он старался держаться подальше от вопросов внутренней политики. Вместо этого он писал для газеты репортажи о путешествиях, публикуя истории со всех концов мира. Ему разрешали ездить повсюду, требуя, впрочем, соблюдения определенных условий. Перед поездкой в Египет, например, его проинструктировали воздерживаться от критики в адрес президента Анвара Садата, поскольку ГДР покупала у Египта много хлопка. Зато, приехав в Каир, Полкен смог целый день провести среди пирамид. «То была моя привилегия», — говорит он. В эпоху, когда лишь немногие восточные немцы вообще могли выезжать за рубеж, это действительно была большая привилегия.