Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

По-настоящему строгий запрет был введен в 1952 году, после того как правительство ГДР образовало специальную комиссию, которой было предписано заниматься проблемой «убегающей республики». Естественно, среди предложенных ею мер было усиление пропагандистской работы: все громче обличались западные агенты, которые переманивали жителей востока фальшивыми обещаниями богатства, трудоустройства, жилья. Тем, кто был готов вернуться назад, правительство ГДР обещало хорошую работу и приличное жилье. Одновременно спецслужбы начали собирать информацию о людях, которые уехали, чтобы лучше понимать их мотивы. В конце концов все пункты пересечения границы между Восточной и Западной Германией были закрыты для свободного передвижения людей; в Берлине это было сделано по мере возможности. Как раз на этом этапе полиция ГДР и Красная армия взяли под свой контроль и все дороги, ведущие в Восточный Берлин из Восточной Германии.

Но люди продолжали бежать. Несмотря на пограничный контроль, автоматы и танки, риск ареста или захвата, около 200 тысяч человек — а если быть точным, то 197 788 — в 1950 году перебрались из Восточной Германии на Запад. В 1952 году, даже после очередного обустройства границы, эта цифра сократилась незначительно — до 182 393 человек. До самого строительства Берлинской стены, прервавшего этот трафик, ежегодный поток перебежчиков составлял все те же 200 тысяч человек. В итоге в 1945–1961 годах из 18 миллионов населения Восточной Германии страну покинули 3,5 миллиона жителей[1249].

Из этих 3,5 миллиона некоторые, останься они в ГДР, вполне могли стать оппонентами режима. Эрнст Бенда, молодой активист из партии христианских демократов, который проскользнул через границу, стал ученым-правоведом, одним из первых энтузиастов Свободного университета Западного Берлина и в конце концов председателем Конституционного суда ФРГ. Гизела Гнейст, в пятнадцатилетнем возрасте заключенная в лагерь Заксенхаузен за учреждение демократической молодежной группы, после освобождения тоже уехала за границу. Спустя десятилетия она помогала создавать мемориал советским узникам этого лагеря. Герхард Финн, арестованный подростком за принадлежность к партизанскому ополчению Werewolf, пересек границу и примкнул к антикоммунистическому движению Западного Берлина. Среди перебежчиков были художники, писатели и музыканты, которые, оставшись в ГДР, тоже могли бы стать инакомыслящими.

Не все беженцы попадали в разряд политических. Директор завода, расположенного в восточной части Берлина, объясняя представителям власти отъезд своих сотрудников, указывал на несколько факторов: наличие родственников в ФРГ, неспособность завода оплачивать их отпуска на время учебы, обремененность долгами, надежды заработать на Западе больше денег. Вероятно, в этих рассуждениях смешение мотивов отразилось довольно точно. Последний пункт был особенно важным. К началу 1950-х годов экономика Западной Германии настолько опередила экономику Восточной Германии, что это было заметно каждому.

Но отнюдь не все из тех, кто остался, были несчастливы. Было бы большой ошибкой видеть дело так, будто после этого массового исхода в ГДР остались лишь пассивные и аполитичные граждане, или, как выразился немецкий ученый Арнульф Баринг, «каждый, кто был инициативен, энергичен и решителен, добровольно уезжал из страны тогда или же выдворялся из нее позднее». По крайней мере до появления в 1961 году стены у тех, кто оставался, был дополнительный рычаг воздействия на власть: не получая жилья, повышения зарплаты или продвижения по службе, всегда можно было пригрозить отъездом. Представителей самых важных профессий, например врачей, осыпали привилегиями, гасящими мысли о лучшей доле. Когда после смерти Сталина муж двадцатитрехлетней Херты Куриг сказал ей, что скоро режим изменится настолько, что многие из прежних беженцев могут захотеть вернуться в Восточную Германию, она подумала: «Господи, если это произойдет, то нам придется вернуть кому-то нашу квартиру»[1250].

Зная о том, что у граждан ГДР есть выбор, коммунистическое правительство воздерживалось от сокращения зарплат и не слишком ужесточало полицейский режим. Кроме того, его страх перед массовым бегством граждан помогает объяснить, почему в Восточной Германии не было показательных процессов[1251]. Далеко не все оставшиеся были почитателями коммунистической системы, но они принимали сложившуюся ситуацию, определяя для себя степень допустимого компромисса и пассивной оппозиции. Они делали тот выбор, который считали оптимальным для себя и своих семей, с надеждой вглядываясь в будущее.

Глава 18 Революции