Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

Их пожелание было исполнено наполовину. В середине июля Анастас Микоян, один из ближайших сподвижников Хрущева, нанес срочный визит в Будапешт. Советское политбюро постоянно получало от Юрия Андропова, посла СССР в Венгрии, сообщения об оживлении вражеской деятельности в этой стране, о спонтанных дискуссиях, о революционных настроениях молодежи. Микояна отправили разобраться с проблемой на месте. Уже в автомобиле по пути из аэропорта московский гость сообщил Ракоши, что в «сложившейся ситуации» тот должен уйти в отставку из-за «пошатнувшегося здоровья». Ракоши последовал приказу и отбыл в Москву «на лечение». Ему не суждено было вернуться: последние пятнадцать лет жизни он провел в СССР, в основном в далекой Киргизии[1327]. Но Микоян не поставил на его место Надя. Вместо этого политбюро доверило высший венгерский пост верному приспешнику Ракоши, консервативному, лишенному воображения и вообще некомпетентному Эрнё Герё[1328].

С октября 1956 года прошло более полувека. С тех пор события этого месяца многократно описывались многими видными авторами[1329]. У меня нет возможности здесь детально изложить суть их трудов, поэтому ограничусь лишь несколькими фразами. В июле — октябре Герё отчаянно пытался успокоить своих соотечественников. Он реабилитировал пятьдесят лидеров венгерской социал-демократии, ранее брошенных в тюрьму. Он добился примирения с Тито. Он сократил численность венгерской армии.

После долгих раздумий он также разрешил Юлии Райк устроить похороны своему мужу. 6 октября, в годовщину казни тринадцати генералов, возглавлявших венгерскую революцию 1848 года, Юлия и ее сын Ласло, одетые в траур, стояли у гроба, ожидая перезахоронения Райка на мемориальном кладбище Керепеши, где покоятся национальные герои Венгрии. Десятки тысяч людей собрались для участия в этом необычном мероприятии. «Был холодный, ветреный, дождливый день, — вспоминает один из участников. — Пламя множества свечей, вставленных в большие серебряные подсвечники, исполняло причудливый танец. Груды венков лежали у могилы». Выступавшие на церемонии ораторы восхваляли Райка, словно забыв, что он сам был руководителем зловещей спецслужбы, ответственным за тысячи смертей и арестов, а также за уничтожение молодежного движения Kalot, других молодежных групп и организаций гражданского общества, — и проклинали его убийц в самых резких выражениях: «Он был убит садистскими преступниками, которые появились на свет из зловонного болота культа личности»[1330]. Енё Селл, партийный деятель, в свое время сомневавшийся в оптимизме партии относительно всеобщих выборов, запомнил эти похороны как «мрачное действо»: «Начался дождь — не сильный, но достаточный для того, чтобы все мы промокли до костей… Люди все прибывали, их лица были мрачны, они здоровались друг с другом, но, вопреки обыкновению, не дробились на маленькие группки, чтобы посплетничать… Каждый пытался узнать, кто из руководства придет на мероприятие»[1331].

В тот же вечер в Будапеште начались первые разрозненные демонстрации. Около пятисот студентов собрались вокруг статуи первого конституционного премьер-министра Венгрии (Л. Баттяни. — Ред.), казненного австрийцами в 1849 году. И хотя эти собрания начинались мирно, город был настороже: «Торжественная церемония похорон произвела впечатление на народ, хотя и не заставила забыть, что в главном ничего не изменилось»[1332].

Принципиальную важность похорон Райка в Будапеште и тем более в Москве осознали не сразу. К тому же в начале октября внимание Кремля было приковано не к Венгрии, а к Польше, которая также погружалась в политический кризис. В июне 100 тысяч рабочих Познани вышли на забастовку. Как и в ГДР, все начиналось с требований повышения зарплаты и снижения норм выработки, но довольно быстро зазвучали призывы «покончить с диктатурой» и «изгнать русских». Протесты были жестоко подавлены польской армией: около 400 танков и 10 тысяч солдат стреляли в забастовщиков, убив несколько десятков людей, среди которых оказался и тринадцатилетний мальчик. Сотни демонстрантов были ранены. Но поляки винили в кровопролитии не соотечественников. Операцией в Познани руководил маршал Рокоссовский, советский гражданин польского происхождения, а приказ стрелять отдал его заместитель, тоже советский гражданин. В то время начальник генерального штаба польской армии также имел советский паспорт, как и еще 76 высокопоставленных «польских» офицеров[1333]. В рядах коммунистической партии все громче звучали голоса внутрипартийной группы, призывавшей окончательно избавиться от советских военных. В октябре, согласно одностороннему и не согласованному с Москвой решению Польской объединенной рабочей партии, фактический лидер этой группы, Владислав Гомулка, был не только реабилитирован, но и избран первым секретарем.