Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

Что еще более важно, присутствие евреев на ключевых постах в коммунистических партиях Восточной Европы отнюдь не влияло на политику в благоприятном для еврейства плане. Напротив, коммунисты, включая самих еврейских партийцев, весьма неоднозначно относились к еврейской истории и еврейской идентичности, не изменив своих воззрений даже после того, как ужасы холокоста перестали быть тайной. Находясь в 1942 году в Москве, Якуб Берман начал получать ужасающие сведения о том, что происходило с евреями в Варшаве. Позже один из его братьев погибнет в газовой камере в Треблинке. Но он не позволял себе впадать в скорбь: настоящих коммунистов нацисты не собьют с верного пути. В одном из писем своему другу Леону Касману, тоже еврею, он советовал не поддаваться воздействию трагедии, разворачивавшейся на родине. «Положение евреев в Польше ужасно, — писал он. — Мне, однако, кажется, что ты не должен предаваться бесконечным переживаниям по этому поводу… ибо, хотя вопрос о мобилизации еврейских масс Польши на активную борьбу очень важен, перед нами стоят и другие задачи»[461].

После войны двойственность в отношении евреев усугубилась. В 1945–1946 годах Ракоши был весьма обеспокоен тем, что бесконечные антифашистские суды над людьми, которые «делали что-то с евреями», едва ли будут популярны в народе[462]. Он нарочито вставлял в свои речи антисемитские реплики, а однажды настолько оскорбил спикера парламента Белу Варгу, что тот огрызнулся: «Ваша мать была еврейкой, и не пытайтесь отказываться от собственной матери». Ракоши пытался отрицать очевидные факты; так, когда премьер-министр Ференц Надь, возглавлявший Партию мелких хозяев, на заседании правительства заметил, что среди политиков послевоенной Венгрии слишком много евреев, он холодно возразил, что у коммунистической партии нет такой проблемы: «К счастью, все наши лидеры католики»[463]. Даже в Восточной Германии, где от еврейской общины практически ничего не осталось, на ранних этапах проводилось четкое обособление бывших «борцов с фашизмом», под которыми имелись в виду в основном коммунисты, от бывших «жертв фашизма», которыми считались в основном цыгане и евреи. По словам Джеффри Херфа, «старые антисемитские представления о еврее как капиталисте и „слабаке“ по-прежнему просматривались в жестком коммунистическом дискурсе о немецком фашизме»[464].

Конечно, по крайней мере отчасти непростые отношения, сложившиеся между восточноевропейскими коммунистами и восточноевропейскими евреями, были обусловлены антисемитизмом отдельных руководителей, в том числе и антисемитизмом самих евреев. Свою роль сыграл и антисемитизм Сталина, который, усугубляясь со временем, достиг кульминации в «чистке», обрушившейся на советских евреев перед самой его кончиной. Но на более глубинном уровне за невнятным отношением коммунистических партий к евреям и еврейству стояла их неуверенность в своей популярности. Зная, что многие граждане воспринимают установленный ими режим как нелегитимный, говоря точнее, понимая, что в них видят советских агентов, они старались упрочить поддержку, обращаясь к традиционным национальным, религиозным и этническим символам. Особенно заметно это было в 1945–1946 годах, когда коммунисты все еще надеялись, что смогут удержать власть посредством выборов. В то время, когда Ракоши увлекался обличением «еврейских воротил черного рынка», возглавляемая им партия организовала шумное празднование столетия «буржуазной революции» 1848 года, настаивая, к негодованию старых партийцев, на том, что коммунисты должны выходить на праздничные мероприятия не только с красными, но и с венгерскими национальными флагами. Как объяснял Ракоши, «у нас по-прежнему есть определенные проблемы с патриотизмом. Многие товарищи опасаются, что мы отклоняемся от марксистского курса. Поэтому следует особо подчеркнуть: мы ставим красный флаг и национальный флаг Венгрии на один уровень… Наше национальное знамя — это знамя венгерской демократии»[465].

Аналогичной линии придерживались и немецкие коммунисты, восстановившие флаг Германской империи, не дожидаясь окончания войны. Это было сделано для привлечения на свою сторону бывших военнослужащих. Они также принялись прославлять традиционных гениев немецкого народа — организовав, например, в 1949 году Год Гёте в Веймаре и положив начало проводимому раз в четыре года музыкальному конкурсу Баха в Лейпциге. Кстати, в том же 1949 году в Польше отмечался Год Шопена. А в августе 1944 года Эдвард Осубка-Моравский, возглавлявший Временное правительство в Люблине, даже публично участвовал в церковной службе в честь «Чуда на Висле» — национального праздника с отчетливо антирусским подтекстом, отмечающего поражение армии большевиков под Варшавой в 1920 году. Это странное событие выглядело еще более причудливым благодаря участию в нем генерала Николая Булганина, в то время представлявшего в Люблине Совет народных комиссаров, а позже ставшего главой правительства СССР[466].