Желябов

— …всеми путями старались привлечь рабочих и простолюдинов к участию в предприятиях партии; с этой целью устраивали пирушки, угощали водкой, давали денег, приглашали женщин…

На это рабочий Тетерка ответил:

— Неправда… Ничего этого не было. Людям, благодаря которым я попал в партию, я, несмотря на грозящую мне ответственность, буду всегда благодарен.

Он не стерпел и ударил Меркулова по щеке.

Прокурор Николай Муравьев, набрасывая своею речью петлю на подсудимых, поднял клевету:

— Пускалось в ход все: и пирушки, и катанья, и всякие угощенья… — Он не постеснялся сказать это, но тут же был вынужден признать:

— Они, надо им отдать справедливость, больше заботятся о будущности своего сообщества, чем о самих себе…

Клевету о попойках, к несчастью, к позору повторили и некоторые наши отечественные писатели высокого художественного ранга (Достоевский, Лесков и др.). Всем им превосходно ответил еще Герцен:

…Наш небольшой кружок собирался часто то у того, то у другого, всего чаще у меня. Рядом с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей, новостей и знаний; каждый передавал прочитанное и узнанное, споры обобщали взгляд, и выработанное каждым делалось достоянием всех. Ни в одной области ведения, ни в одной литературе, ни в одном искусстве не было значительного явления, которое не попалось бы кому-нибудь из нас и не было бы тотчас сообщено всем. Вот этот характер наших сходок не понимали тупые педанты и тяжелые школяры. Они видели мясы и бутылки, но другого ничего не видали… Мы не были монахи, мы жили во все стороны и, сидя за столом, побольше развились и сделали не меньше, чем эти постные труженики, капающиеся на заднем дворе науки… Ни вас, друзья мои, ни того ясного, славного времени я не дам в обиду; я об нем вспоминаю больше, чем с любовью, — чуть ли не с завистью…[55]

Надо, однако, оговориться: "мясов" и бутылок на пирушках народовольцев было куда меньше, чем на столах Герцена и его друзей.

Есть и еще рассказ о другой народовольческой пирушке:

…Не знаю, кто задумал этот вечер, но Желябов был там главный распорядитель. Приглашенные явились бог знает куда, на край города. Погода стояла убийственная: ветер, метель. Но внутри было шумно. "Господа, сегодня вечер без дел", предупреждали распорядители каждого и, действительно, просто не давали пикнуть о "деле"… Заботливая хозяйка заготовила всякое угощение. Гости тоже приносили — кто бутылку вина, кто пирог, кто еще что-нибудь. Желябов превзошел себя. Ом появлялся во всех комнатах, поддерживал разговор, не допускал оставаться задумчивою ни одной физиономии, угощал, затевал песни, танцы, заставлял каждого развертывать свои таланты.

Памятный вечер. Здесь были, между прочим, и Кибальчич, Н. Саблин, С. Перовская и еще десятка полтора лиц. На всех напало какое-то страшное веселье. Многие знали, что наверное не выйдет уже в жизни такого вечера. Господи, как мы только ни дурачились! Н. Саблин, неподражаемый рассказчик, морил нас со смеху своими анекдотами. Стали петь. Давно уже не певали радикалы! Дружно раздалось:

Звучит труба призывная,
С радостью в бой мы идем…

Пели и без тенденции. Потом стали танцовать, пародируя "настоящий" бал. Желябов торжественно открыл бал и затем не пропустил ни одной дамы. Танцы начались кадрилью и лансье, а закончились ужасающим трепаком. Желябов и Саблин оба замечательно танцевали, так что, несмотря на новый год, несмотря на то, что девять десятых Петербурга было в этот момент пьяно-распьяно, нижние жильцы все-таки пришли узнать, что такое у нас происходит. Веселый ужин с тостами за революцию, за смерть тиранам и т. д. закончил наш вечер и затянулся до белого дня… Никто не веселился в подобных случаях искреннее и беззаветнее Желябова. ("А. И. Желябов").

Было это в новый 1881 год, накануне 1 марта, когда "подготовка" находилась в полном разгаре.

БЛАГОНРАВНЫЙ СЛЕСАРЬ