Желябов

… Чтобы как-нибудь избавиться от воды и осушить хотя конец галлереи, мы устроили на сажень от конца плотину и переливали воду за нее. Сверх плотины было оставлено отверстие, через которое можно было только просунуться. Это сделало конец галлереи подобным могиле. Несмотря на вентиляцию, свеча стала с трудом и недолго гореть здесь, воздух стал удушливо тяжелым, движения почти невозможными, а хуже всего то, что и от воды мы не избавились, — она просачивалась через плотину и стояла на четверть глубиной. Мы придумали углублять минную галлерею далее земляным буравом вершка в три в диаметре и через образовавшиеся отверстия продвинуть цилиндрическую мину под рельсы. Для работы им мы влезали в образовавшийся в конце склеп и, лежа по грудь в воде, сверлили, упираясь спиной и шеей в плотину, а ногами в грязь. Работа была медленная, неудобная и… но для полной характеристики я не могу приискать слов. Положение работающего там походило на заживо зарытого, употребляющего нечеловеческие усилия в борьбе со смертью. Здесь я в первый раз в жизни заглянул ей в холодные очи и к удивлению и удовольствию моему остался спокоен…[52]

Ольга Любатович вспоминает о Перовской, возвратившейся из Москвы в Петербург после взрыва. По обыкновению Перовская была замкнута и сдержанна, но когда осталась одна с женщинами, "взволнованная, торопливо прерывающимся голосом, стоя с намыленными руками перед умывальником, стала рассказывать, как она из-за мелкой заросли высматривала поезд". Она жалела, что динамиту оказалось мало и что его больше не сосредоточили в Москве[53].

Хотя Андрей Иванович Желябов, будучи занят непосредственно на юге под Александровском, сам не мог принять участия во взрыве и в подкопе, но на суде 20 народовольцев, где в числе иных дел, разбиралось и дело о взрыве в; Москве, дух Желябова витал и над этим "предприятием". Из пески слова не выкинешь. "Песня" же была общая. В обсуждении и в подготовке взрыва идейное, моральное и руководящее участие Желябова несомненно. Гольденберг, оговаривая участников, ссылался на Желябова: по соглашению с Желябовым он взял полтора пуда динамита и выехал в Москву.

Царское правительство после московского взрыва усилило борьбу с народовольцами. Ему удалось схватить, между прочим, Квятковского…

ЖЖЕНКА

Новый, восьмидесятый год встречали пирушкой на заговорщицкой квартире.

Пришел сероглазый плечистый русак Андрей Иванович.

Пришел деловой, неутомимый подпольных дел мастер, полный молодости и сил Михайлов. Он заикается при разговоре, но каждое его слово согрето необычайным вниманием и любовью к товарищам. Это о нем впоследствии Г. В. Плеханов писал: — Он не чувствовал ни тяготы, ни напряжения, а шел свободной, уверенной поступью, как человек вполне знающий куда и зачем он идет. — Теперь его вызвали из Москвы в Петербург после ареста Квятковского. За последнее время Александр Дмитриевич вел упорную борьбу с "широкой русской натурой", преследуя неряшливость, распущенность. Ведь любая оплошность, недоглядка вели к эшафоту!

Пришел нервный со смелым и открытым взглядом Исаев. За его быстрой речью иногда трудно было следить. Вместе с Кибальчичем изготовлял он динамит и снаряды и много преуспел в своем опасном деле.

В противоположность Исаеву высокий, худощавый Колодкевич выглядел необыкновенно солидно. И говорил он кратко и сдержанно, все поглаживая большую бороду. Черные его глаза скрывали темные очки. Колодкевич разыскивался правительством за распространение революционных изданий в Харькове, за организацию "тайного сообщества" среди крестьян Чигиринского уезда, за участие в освобождении из харьковского тюремного замка Фомина, за пропаганду в подпольных кружках, за Липецкий съезд. А кроме того, он недавно приехал из Одессы, где вместе с Фроленко и Лебедевой подготовлял взрыв царского поезда. Удивить, впрочем, кого-нибудь здесь трудно: у каждого из собравшихся подобных дел нисколько не меньше. Взять хотя бы Михаила Федоровича Фроленко. Куда как скромен этот русый крепыш. А между тем, этот скромник втерся в киевскую тюрьму ключником, приобрел отменным усердием по службе доверие тюремного начальства и преблагополучно вывел на волю боевых друзей: Дейча, Стефановича и Бохановского. Не мало за ним и других "деяний".

Выделялся худобой Морозов с продолговатым лицом, с шелковистой бородой и усами, в очках. Его вид, тихая, медленная и плавная речь невольно располагали к себе. Во время массовых арестов по делу чайковцев Морозов бежал за границу; возвращаясь был арестован, судился по процессу 193-х, после чего перешел на нелегальное положение.

Был тут и ловкий хозяин квартиры, где помещалась тайная типография, позднее "заведующий" динамитной мастерской Грачевский.

"Прекрасный пол" тоже не уступал мужчинам. Ровно улыбалась Якимова-Баска, небольшого роста, полная блондинка, с Прядью волос, спадающей на глаза. Кто бы мог подумать, на нее глядя, что недавно она проживала с Андреем Ивановичем под Александовском и собиралась пустить под откос царский поезд!