Желябов

Пролетарский суд приговорил Складского к десятилетнему заключению. Окладский держался на суде спокойно. Тени Желябова, Перовской, Кибальчича его не тревожили. По делу ареста Желябова Окладский держался тактики отрицания. Однако обстоятельства ареста были очень красноречивы. Почему стали следить за квартирой Тригони? Жандармы тщательно скрывали обстановку ареста и даже прибегали к замаскировке. В газетах печатались инспирированные статьи, будто Тригони был арестован по сведениям, полученным из-за границы. Подобные сведения имели в виду отвлечь внимание от действительности. Огромные провалы начались с обнаружения конспиративных квартирна Подольской и Подъяческой улицах; квартиры были выданы Окладским, в чем он признался. Жандармы так и писали: — Мы нашли начало — это Подольская ул., № 41, отсюда мы нашли Фриденсона. — Затем следуют аресты 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30 января. За этими арестами следует арест 27 февраля. Желябов посещал и Подольскую улицу и другие квартиры товарищей-народовольцев, откуда его легко было проследить. Если все это сопоставить с тем, что Окладский предавал, кого только мог, что ему многое было известно, в том числе и из жизни Желябова, что ему предъявляли Тригони, то можно с уверенностью заключить: в аресте Желябова повинен прежде всего Окладский. Желябова хотели предъявить Окладскому. Об этом есть указание Лорис-Меликова в докладе царю. Неизвестно, состоялось или нет это предъявление. Надобности в нем особой уже не было: Желябов открылся. Об участии Желябова в покушении под Александровском помимо Окладского власти знали еще раньше от Гольденберга. Запираться не имело смысла.

Было обнаружено местожительство Желябова по Первой роте Измайловского полка, в доме № 31–18, кв. 23. Желябов проживал там под именем Николая Ивановича Слатвинского с Лидией Антоновной Воиновой-Перовской. Перовскую успели предупредить об аресте Желябова. Она скрылась. Квартиру очистили; однако остались разные принадлежности для производства химических опытов и, между прочим, четыре жестянки из-под конфект, одна из-под сахару, с остатками черного вещества, а также две каучуковых красных трубки. Эксперты определили: "означенное вещество" есть черный динамит, а каучуковые трубки похожи на те, которые были употреблены при устройстве метательных снарядов.

По подпольным правилам Желябов и Перовская "означенных веществ" и трубок хранить у себя не должны были. Хранение их — несомненная оплошность. Но такие оплошности допускали тогда почти все видные народовольцы. Объяснялось это, невидимому, тем, что террористы, будучи чрезвычайно нравственно-щепетильными, избегали подвергать опасностям других, в особенности сочувствующих, предпочитая брать ответственность за боевое дело только на себя; тем более, что хранение трубок и веществ угрожало казнями, угрожало взрывами. Ответственность и опасности были величайшие. Нужно и то принять во внимание, что в те времена конспиративные правила только вырабатывались, и многое, позже казавшееся вполне очевидным, тогда таким далеко еще не представлялось. Бесспорно также и то, что в подпольных квартирах ощущался большой недостаток.

Из показаний дворников и других свидетелей выяснилось: жили Слатвинский и Воинова весьма уединенно, гостей не принимали, писем не получали. Прислуги но держали. Воинова сама покупала продукты и сама готовила кушанье. Жили бедно. Из книг обнаружили: роман Жорж Занд, "Отечественные записки", "Дневник писателя" Антоновича, "Исследование о Гайдамачине" Лукьянова, какие-то "Самоохранительные вздохи", "Деревенскую общину" Кутейникова.

Царь, получив известие об аресте Желябова, вечером поделился радостью с молодой женой… 28 февраля он записал в дневник: "в 11 часов, доклады Милютина, Гирса и Лориса. Три важных ареста: в том числе и Желябов".

Желябов арестован, опознан, а за ним еще охотятся, о нем ведется деятельная переписка. Начальник Киевского губернского жандармского управления Новицкий 4 марта сообщает директору департамента полиции свои соображения — как лучше и скорее поймать Желябова. Лучше всего организовать "последовательные систематические наблюдения за женой Желябова, Ольгой Яхненко, жительствующей на ферме Касаговка, Тираспольского уезда, Херсонской губернии".

Правда, этот район Новицкому не подвластен, но все же он считает нужным обнаружить свою неукоснительность.

— Наблюдение на ферме Касагавка, — изощряется голубой ревнитель, — должно быть, по моему мнению строго и осторожно, умело, через особо доверенного, практичного и опытного жандарма, которому предоставить право жить в Касаговке в качестве частного лица по найму и который должен войти в семейную обстановку Ольги Желябовой, приобрести доверие… и при выезде Желябовой следить за нею. — Новицкий убежден, что нелегальный Желябов видится с женой и с сыном. Следует также установить проверку писем и депеш. При этом надо стараться "не дать ошибки и ни разу не спугнуть Желябова"[95].

О чем думалось жандармским начальникам, когда им не спалось… Думалось им о Желябове.