Всех, кто мог ходить, не шатаясь, отправили прочесывать территорию – собирать раненых и убитых, а также оружие и прочее барахло, которое разбросали охваченные паникой цивилизаторы. Несколько команд усадили на вездеходы и послали в лес, чтобы вернуть разбежавшихся союзников. Без ульдров сейчас было не обойтись, после налета база оказалась катастрофически завалена мусором.
Я со злорадством подумал, что начальству придется поискать другое пристанище. Наш поселок, провонявший гарью и залитый кровью, теперь мало подходил для спокойной и уютной жизни.
Я тащил на плече складные носилки. Первое время попадались только убитые, мы их не трогали. Потом мы услышали ритмичные металлические удары из-за покореженного барака. Там валялся обугленный антротанк, стуча сам себя клешней по боку. Видимо, у него все перегорело, кроме этой клешни, и других способов позвать помощь он не имел.
Бойцы окружили танк и ухватились за край помятой конусообразной башни, чтобы перевернуть ее, добраться до люка и вытащить оператора.
– Стойте! – крикнул кто-то. – Тут еще один!
В самом деле, между башней и стеной домика кого-то зажало – наружи торчали лишь две ноги в грязных изорванных штанах.
В этот момент меня словно кольнули в самое сердце. Я еще не видел лица, но уже знал...
– Взялись! Еще! – Тяжелый корпус танка покачнулся и откатился в сторону. Кто-то тут же начал ножом выковыривать крышку люка.
– Щербатин, – тихо позвал я, склонившись над придавленным человеком. – Ты меня слышишь?
Он не отвечал. Я потрогал лоб – теплый. Попробовал найти пульс, но не нашел. В голове теснились какие-то глупые размышления: может ли погибнуть Щербатин, будучи тыловым комендантским служащим, логично ли такое?
– Ну что там, живой? – спросили меня. – Если нет, оттаскивай – мешает.
Щербатина схватили за руку и поволокли в сторону, и в этот момент он вдруг дернулся и коротко вскрикнул.
– Живой! – Я бухнулся на колени, судорожно разбирая носилки. – Помогите кто-нибудь!
Когда Щербатина перекатывали на носилки, он снова вскрикнул. Его глаза в этот момент открылись – они были совершенно ясными.
– Колониальные войны, – пробормотал он. – Любопытно...
В больнице витала атмосфера беды и боли. Собственно, это была и не больница, а просто место для хранения полуживых человеческих обрубков. Для временного хранения. Такая же казарма, только тоскливая и тихая.
Я долго ходил вдоль рядов кроватей, пока искал Щербатина. Обитатели лазарета смотрели на меня с полным равнодушием. Персонала здесь почти не было, я увидел лишь двух хромых санитаров – бывших бойцов.
Щербатин неподвижно лежал под серым одеялом, водя глазами по сторонам. Увидев меня, он напрягся, словно хотел встать, протянуть руку, улыбнуться. Но так и не встал, и не улыбнулся.
– Ни один не пришел, – едва слышно проговорил он. – Сколько их ко мне переходило, пока здоровенький был, – и командиров, и начальников... Никто не пришел. Я просил, я передавал, чтоб зашли. Бесполезно.
– Как ты? – спросил я, присаживаясь на край кровати.
– Уже никак. Ничего не чувствую, что-то с позвоночником. И кости – в крошево. Только язык и шевелится.
– И ничего нельзя сделать?
– Наверно, можно. Только не по моим доходам. Медики честно сделали все, чтобы я не умер. Остальное – мои проблемы.
– Остальное – это что? Куда теперь тебя?
– Теперь только ждать транспорта на большую землю. Долго ждать. Отправят меня в какой-нибудь тихий уголок, присвоят первое холо по инвалидности. Положат в такую же конюшню с телевизором. Буду ждать быстрой старости и смерти. Буду получать вкусовые добавки по праздникам. Вот и все мои радости.
– Этого не может быть. Ты же не виноват! Ты пострадал на службе, они должны...
– Нет такого слова «они», Беня. Есть только «она» – Цивилизация. И она обо мне позаботится – ровно настолько, сколько уцим в моей копилке. Пища, крыша над головой и ненавязчивый уход мне гарантированы. Это справедливо.
– О чем ты говоришь?!
– А знаешь, как тут за мной ухаживают? – продолжал Щербатин, не слушая меня. – По утрам сдергивают одеяло и смывают из шланга все, что я за ночь под себя налил и наложил. Спасибо, хоть вода теплая.
– Постой, Щербатин, объясни мне еще раз. Тебя можно поднять на ноги, но не хватает уцим, это верно?
– Да, наверно, поднять можно, – проговорил Щербатин без особого энтузиазма. – Штурмовиков, например, как-то лечат.
– Ну, отлично! Я поделюсь с тобой уцим.
– С твоими доходами, Беня, ты всю жизнь будешь работать на мои лекарства.
– Я пойду в штурмовики!
Щербатин издал короткий, довольно натужный смешок.
– Кто тебя туда пустит? А если и пустят – в первый же день останешься без головы. Придется еще и на твое лечение уцим искать. Если бы все было так просто...
Он помолчал немного, глядя в пустоту. Мне не нравилась обреченность, с которой он говорил о себе. Я считал, что, когда на кону жизнь, нужно испробовать все средства.
– Цивилизация тем и прочна, Беня, – проговорил он, – что все ходы известны наперед и никаких неожиданностей не может быть в принципе. Все дороги утрамбованы, а дыры в заборах заколочены. И ни единой лазейки. Мой путь определен.