Желтое, зеленое, голубое[Книга 1]

Нина довольна сегодня Георгием. То, что другому дается подготовкой, к нему приходит как-то сразу, как от ангелов, и он по-своему выигрывает. В общем он сегодня прекрасно держится, гостьи нравятся ему. И ей тоже нравятся эти представительницы высшей интеллигенции. Может быть, трезво увидят свежее, живое и талантливое?

Когда краевой музей покупал у Георгия картину, на которой был изображен митинг комсомольцев, его вызывали в краевой город. Пришлось услышать суждение зрителей. Много говорили о том, какой свет и как написан воздух на картине. Георгию казалось, что он открыл для себя что-то новое, изобразив этот мерцающий утренний поток над рекой и лесом. После того как он услышал похвалы, захотелось писать пейзажи, где много воздуха и света. Он писал воздух над мрачными болотами, красный — на закате, раскаленный добела — над широчайшими заливными озерами, при плеске рыб, во множестве прыгающих из воды, когда кажется, что под солнцем варится серебряная каша. Он так и назвал картину — «Серебряная каша». Полотно узкое и длинное, как озеро. Это панорама пляски рыб. Он пытался писать просто воздух, один воздух, без гор, без воды и солнца. Над ним смеялись. Вохминцев сказал, что это все равно что раздавать воздух по заборным книжкам в кооперативе.

Еще Георгий писал воздух черный, ночной. А его «Серебряную кашу», где по озеру скачут из воды максуны, хвалили все без исключения: инженеры и рабочие, любители рыбалки и люди, никогда не видавшие пляски рыб.

В виде эксперимента можно написать только свет? Можно попытаться изобразить красками какое-то чувство? Однако если не будешь писать понятных картин, то в новом городе всегда будут процветать базарные пошляки и спекулянты!

Знаменитые писательница и критик пришли в восторг от «Серебряной каши». Но, может быть, им кажется, что все это… краеведение?

Георгий попросил надеть шубы и зажег свет в студии. Нина вошла туда позже, набросив шаль.

Большая новая картина готова. Георгий работал над ней все эти месяцы, когда часы так длинны и, кроме работы, почти нечего делать. Закончив картину, он поехал в тайгу на десять дней — отдохнуть, подышать настоящим воздухом, пожить настоящей жизнью.

«Первостроители». Их шестеро. Они все тяжелые, на лицах читаются характеры и мысли, тяжелые руки, у большинства тяжелые взгляды. Это все сильные люди. Они много работают. Алиса смотрела внимательно, с интересом. Общий серый тон, никаких световых эффектов, все приглушено, кроме лиц. Никаких признаков официального города-новостройки, никаких проявлений энтузиазма «по стандартным понятиям». Эти люди не новички в труде. Лица светлы и чисты, и, несмотря на одинаковое выражение силы, все шестеро разные. Первое впечатление захватывает. После рыб и кедровых шишек, зверей и разных экспериментов вдруг попадаешь к современным, сильным, живым людям.

Гагарова немного смутилась. В первый миг даже пробудился какой-то протест, и сразу же подумалось — не подражание ли…

— Все как-то статично! — кисло вымолвила она.

«От Алеши Поповича», — подумала писательница, глядя на шустрого Левку Мочаева, которого она знала хорошо. У него интеллигентное лицо, он готов всегда сорваться с места. Таков с приезжими, деятельный и любезный. Он тоже перенес все тяготы первого года, голодал, искал бруснику под снегом на болоте, чтоб не умереть без витаминов, варил кору вместо супа.

Рядом Перёмин. Комсомолец, ставший председателем исполкома. Честный, старательный, отзывчивый. Всегда покорен интересам своих товарищей, до сих пор как рабочий. Лицо с оттенком властности. Чуть заметны мешки под глазами.

Всех шестерых связывает какой-то дух товарищества.

— Но почему же все-таки они так неподвижны? — повторила Гагарова. — Героическое требует сюжета. А это решено, ну, может быть, в духе рембрандтовских «Синдиков» или «Стрелков святого Георгия» Хаальса… Но и Рембрандт и Рубенс писали группы людей, связывая их тематически, и это лучший путь. И в наше время есть холодные лица, которые, казалось бы, ничего не выражают, например у Дейнеки, но выразительны фигуры и совершенно другой фон. Бьет чувство современности. Оно как бы фонтанирует из всех пор произведения. И главное — современная манера письма, согласный хор красок, лаконичность. У вас неудачно композиционно, — несколько неуверенно говорила Алиса. Она нервничала.

— А лица? — ревниво спросила Лосева.

Алиса вдруг ласково улыбнулась. Она смолчала. Поникший было Георгий заметил, что зрительницы смягчились.

— Да, как это ни странно, но я вспомнила фламандцев. На самом деле, они могут быть близки и понятны на наших новостройках, — сказала Лосева.

— Да тут сила плоти, выражение физической жизни людей. У вас это очень верно схвачено. Чувствуется, что вы любите сильные, здоровые натуры. Это вам удается. Все здешнее — кедры, звери на ваших рисунках имеют свой характер… Когда вы рисуете все местное, природу, вы оригинальны. Но в то же время я боюсь, что ваши строители какие-то несовременные. Так никто не пишет. В них есть что-то старомодное… А когда вы будете в Москве?

Все замерзли и пошли в комнату.