Желтое, зеленое, голубое[Книга 1]

Он сходил в райисполком, попросил лошадь с розвальнями на следующий день. Сказал, что московская художница просит свозить ее к рыбакам. Потом сходил на конный двор, договорился обо всем и уж тогда позвонил Гагаровой вторично. Она все еще не закончила сборы. Георгий спросил, каждый ли день она так проворно собирается.

Алиса быстро находит общий язык с людьми. Шутка Георгия привычная, почти московская, простота обращения тоже. И ей приятно говорить с Георгием один на один, без свидетелей, хотя бы по телефону. Ей казалось, что между ними возникает что-то милое и доброе.

— Хорошо, что я не просил лошадь с утра, а то попал бы из-за вас в неудобное положение.

— Так мы не едем?

— Едем!

— Когда? Сейчас?

— Нет. Завтра с раннего утра. Полюбуетесь рассветом на нашей реке.

Алиса не поняла, чем надо любоваться, и переспросила.

— Рассветом! Рассветом!

— Рассветом? — удивилась она.

— Да. Снега у нас бывают синие-синие… Поедем на синем коне… Увидите голубые избы… Но, пожалуйста, соберитесь с вечера.

«Голубые избы! На синем коне», — откуда это у него?» — подумала она.

— А сегодня?

— А сегодня мы не увидимся… — спокойно сказал Георгий.

У Алисы вечер оказывался пустым. Соседки по гостинице звали ее в кино. Модулин, ставший недавно вторым секретарем горкома, хотел свозить ее на стройку еще одного нового завода… Лосева шла на вечер к местной журналистке. Придется идти туда.

Алиса почувствовала, что в комнату бьет сильный свет. Она подняла тюлевую занавесь и увидала, что на стекле протаял большой овал и что на улице ослепительное солнце, горят снега на крышах домов и, кажется, капает. Странно, в таком морозном краю и как тепло в это самое суровое время зимы. Она вспомнила, что сказал Георгий про рассвет, потом его вчерашние рассказы.

Георгий на другой день не смог показать гостье рассвета. Лошадь в мохнатом инее на морде и на боках ждала у подъезда гостиницы. На конном дворе знали художника и давали ему лошадь без возницы. Слава его, в ограниченных пределах, протянулась на несколько десятков километров по обе стороны города, вверх и вниз по реке. Охотники утверждали, что он отлично говорит по-эвенкийски, моряки полагали, что он служил когда-то на флоте, а возчики на конном дворе доверяли ему лошадей и считали его знатоком по конской части, так как он однажды нарисовал лошадь и повесил у них в конторе. Ему еще учитель говорил, что лошадей рисовать очень трудно, Георгий знал, что у лошадей есть свои характеры и это надо уловить. Лошадь для конного двора он написал добрую, терпеливую, но сильную, с большими копытами, смирную.

Георгий не был ни охотником, ни юнгой на корабле, ни джигитом. Просто иногда замечал во всяком деле что-то такое, чего не замечали другие, даже специалисты. Но это бывало только иногда и давало повод для ложных представлений. На него поглядывали с удивлением: откуда, мол, знает?

Художники, приезжавшие на стройку из краевого центра, не считали Георгия талантливым, полагали, что он просто работяга, сидит тут, чтобы потом хвастаться. Восполнить «подвигом на стройке» отсутствие образования.

Георгий поднялся на второй этаж и, спросив номер Гагаровой, постучал в дверь.

— Ко мне нельзя! — тревожно ответила Алиса.

Георгий сел на диван напротив окна. Лошадь его понуро ждала у подъезда.

Дежурные по гостинице, их было несколько, о чем-то громко кричали. Можно было подумать, что они ссорятся. Но в их голосах не было заметно раздражения, скорее, было согласие, они кричали от избытка утренней энергии, как кудахчут по утрам куры, спрыгнувшие с насеста, или поют птицы. Кричало радио, громко и хрипло — казалось, что помятый бумажный репродуктор, круглый, как синяя тарелка, спрыгнет сейчас со столика.

Георгий ждал. Лошадь скучала, белела у подъезда. Алиса открыла двери. Георгий вошел. Она сегодня свежая, тщательно причесанная. Но все же для своих тридцати лет невероятно толста и поэтому кажется гораздо старше. Глаза добрые. Смотрят на Георгия несколько смущенно.

— Вы тепло оделись?

— Да…

— Но у меня есть для вас доха. Правда, день будет теплый, не больше двадцати пяти градусов.

— О боже…

Он подал ей пальто с меховым воротником. Они вышли и сели в сани на сено.

— Поехали. Рассвет смотреть опоздали. Да и не увидели бы. День мглистый. А перед рассветом снега, река, сопки становятся тут совершенно синими, чистый аквамарин.

Да, живописцы дорожат рассветом. Но для нее рассвет уже давно был тем временем, когда расходились компании. Это конец встречи, итог какого-то очередного собрания друзей. Приятная истома, иногда опьянение, куча окурков в пепельницах. Иногда — новые ощущения. Радующие впечатления, которые потом, к вечеру или на другой день, вдруг становились неприятными.

Рассвет тут — это красота природы, не окончание дня, а его начало, здесь совсем не так, как дома.

Алиса начинала как график. За последние годы имели успех ее критические статьи. Но она все-таки любила свое дело. Больше того, она любила всякое дело.

— Вы бывали в Гаграх? — спросила она.