За обедом у председателя Алиса вернулась к привычным ощущениям дружеской беседы. Все остальное было совершенно необычайным: разведенный спирт, угощения. Обед начался с красной икры, осетрины, лосося нежнейшего копчения, потом появилось мясо сохатого. Хлеб белый, пышный, печен дома, а не в пекарне. Максим сказал, что рыбаки получают муку. Горожане об этом и мечтать не смели. Появились пельмени из рыбы такой нежной и вкусной, какой Алиса никогда не пробовала. В Москве свежие продукты доставались с трудом, в очереди, или без труда, через хороших знакомых, которым, однако, при дружбе бываешь чем-то обязан.
Скатерть на столе чистая, посуда простая, но хорошая. Кроме Максима, Алисы и Георгия время от времени появлялась жена председателя, очень скромная, белокурая, тоненькая женщина, неразговорчивая и серьезная. Сквозь открытую дверь видно, что за кухонным столом она кормит трех детей, таких же светленьких, как сама. Алиса заметила чистоту и опрятность маленького дома с дощатыми побеленными перегородками.
Максим Васильевич долго рассказывал, почему рыба может подо льдом задохнуться, и добавил, что после обеда поведет на реку и там все объяснит. Будет понятней.
«Еще не хватало!» — подумала Алиса. Ей не хотелось выходить из теплого помещения. Упоминание о том, как интересно на реке, лишь раздражало ее.
Георгий не пил, несмотря на молчаливую укоризну хозяина.
У всех колхозников есть икра, осетрина, мясо, водка, белая мука. Но ни у кого не бывает таких вкусно приготовленных кушаний, как у Ткачевых. А сама хозяйка при этом как-то не видна, словно все время хочет скрыться за своим платком.
Ткачев здесь вырос, его предки были потомками первых переселенцев, как у Наты.
У Максима лов рыбы всегда идет как-то необыкновенно. Он лучший председатель рыбацкого колхоза. Ткачев член партии.
После обеда Максим повел гостей на лед.
— День недолог, — сказал он.
Рыбаки отобедали. Как по команде, они потянулись из всех домов на лед, держа на плечах тяжелые ломы. Среди них несколько девушек.
Максим увел гостей далеко.
— Вода убывает, — объяснил он. — А вот здесь подо льдом у нас протоки. В них — караси. Сейчас тут тонн пять. Дальше вот тут… — он показывал это, как гид на художественной выставке, хотя вокруг не было ничего, кроме льда и легкой мглы под ярким солнцем. — Вот тут от убыли воды протока подо льдом пересыхает, рыбе в ямах не хватает воды. Она задыхается и погибнет, если не вычерпаем вовремя.
— Только караси? — спросил Георгий более для гостьи, чем для себя.
— Нет, тут… — председатель продолжал рассказывать.
Георгий слушал с интересом, а Гагарова с досадой. И ей, конечно, интересно, все это особенное, небывалое. Но сколько можно ходить по этому древнему городу из льдов. Устала, надоело и холодно.
Георгий показал на цепи рыбаков вдали. Они рассыпались по льду и взмахивают ломами, словно танцуют какой-то танец с копьями.
— Здесь у нас есть и устрицы и миноги, — вдруг сказал Максим. — Оставайтесь, завтра, когда потянем мотню, я выберу для вас.
Алиса вопросительно посмотрела на Георгия.
«Неприятно то, что труднодоступно? — спрашивала себя Алиса. — Может быть, и то мне чуждо в живописи, что просто далеко от меня? Я никогда прежде не думала об этом до встречи с Раменовым… Многие сочтут его работу примитивной, черной».
Шли в гору. Рядом поднимался Барабашка с ломом на плече.
— Максим свои амбары показывал? — спросил он Алису. — У Ткачева амбары богатые.
«Амбары Ткачева», — подумал Георгий. — Чем это не название. Да как выразишь на полотне? Нет, это не тема для картины. Художник все же ограничен, очень ограничен в средствах. Тут нужен поэт или писатель».
Сели на сено, простились с Ткачевым.
— У вас нос мерзнет, погрейте его, потрите, — сказал Раменов через некоторое время. — А то придется оттирать снегом. — Он сам закрыл ей лицо воротником. — Сейчас ветер в лицо.
Его прикосновения приятны. Она отогрела лицо и снова открылась. Опять над головой проплывал огромный бок горы с висящими друг над другом скалами. Все небо в розовых и красных перьях или в красных лесах, а между ними голубые и желтые лагуны и опять красные косы коралла.
На земле темнело, только торосы, вмёрзшие в становой лед, как огромные битые зеркала, вдруг вспыхивали красными огоньками, словно на льду зажигались вечерние костры.
— Вам нравится?
— Да.
— И мне всегда нравится. И всегда по-другому…
— Вы знакомы с Пабло Пикассо?
— Он, как у Чехова кузнец, который колесо чинил, ударил два раза — и все встало на место.
— А вы не описываете свои путешествия? — спросила Гагарова.
— Иногда пишу очерки для газеты. Делаю еще подписи под своими рисунками.
— Здесь, кажется, очень хороший народ?
— Да…
— Вы знаете, мне холодно! — вдруг сказала Гагарова. — Очень холодно, я замерзла.
— Вы замерзли? — встревожился Георгий. Он некоторое время помолчал, глубоко погруженный в воспоминания.
— Да, мне очень холодно, — как-то странно сказала она.
Гагарова лежала на сене. Он сидел рядом. Слышно было, как скрипели сани и екала селезенка у коня. Алиса ждала, что он сделает, чем и как ее закутают нежные его руки.