Желтые обои, Женландия и другие истории

Миссис Пиблс спустилась по скрипучим ступенькам парадного крыльца и отправилась по своим важным делам, вооружившись веером из пальмового листа и защищаясь от солнца шелковым зонтиком.

— Почему бы тебе не пойти со мной, Джоан? — спрашивала она сестру, одеваясь для выхода в город.

— А зачем, Эмма? Дома гораздо лучше. Я составлю компанию Артуру, когда он проснется.

— Кому? Артуру? Он вздремнет и сразу же вернется в лавку. К тому же я уверена, что буклетик миссис Олдер был бы тебе чрезвычайно интересен. Мне кажется, что, если собираешься здесь жить, стоит интересоваться делами клуба.

— Я намереваюсь обосноваться здесь как врач, а не как богатая бездельница, Эм. Ты ступай, мне и так хорошо.

Потом миссис Пиблс отправилась на заседание клуба домохозяек Эллсворта, а доктор Джоан Р. Баском тихонько спустилась в гостиную разыскать книгу, которую читала.

Мистер Пиблс все еще лежал там, забывшись тревожным сном. Джоан устроилась у окна в плетеном кресле-качалке и некоторое время наблюдала за ним — сначала профессиональным взором, а затем с чисто человеческим интересом.

Лысоватый, седеющий, полненький, с дружелюбной улыбкой на лице, где проступали западавшие в уголках рта мрачные глубокие морщины, когда поблизости не оказывалось покупателей; ничем не примечательный ни в одежде, ни в манере держаться — таким был Артур Пиблс в свои пятьдесят лет. Он не был «рабом любви» из сказок Шахерезады, лишь рабом долга.

Если кто-то и выполнял обязанности, как он их понимал, так это он.

Своим долгом он считал заботу о женщинах. Сначала он опекал мать, небедную деловитую женщину, которая заправляла фермой после смерти мужа и увеличивала доход, беря на лето постояльцев, пока Артур не вырос и не смог «содержать ее». Потом она продала ферму и обосновалась в деревне, чтобы «обустраивать дом для Артура», который из-за этого нанял служанку для выполнения всей работы.

Он работал в лавке. Мать сидела на открытой веранде и болтала с соседками.

Артур заботился о матери, пока ему не исполнилось без малого тридцать, и та наконец не оставила его. Затем он обзавелся другой женщиной для обустройства дома, которым тоже занималась служанка. Он женился на миловидной, беззаботной и ласковой особе, которой давно импонировали его сила и заботливость, и которая настойчиво сохраняла свою привязанность и по сей день.

Само собой, рядом всегда была и его сестра. Обе дочери уже успели выйти замуж за надежных молодых людей, к которым, в свою очередь, так же привязались. Теперь под его опекой осталась лишь жена — самая легкая ноша за всю его жизнь, если считать в количественном выражении.

Но он или устал, очень устал, или же груз миссис Пиблс с возрастом сделался более тяжелым, крепким и цепким. Он не жаловался. За всю сознательную жизнь ему и в голову не приходило, что мужчина может заниматься чем-то другим, нежели опекать и заботиться о женщинах, хоть как-то связанных с ним законным родством.

Если бы доктор Джоан нуждалась — скажем так — в заботе, он бы с радостью и ее добавил в свои «подопечные», поскольку она ему очень нравилась. Но она разительно отличалась от женщин, которых он когда-либо встречал, они с сестрой выросли разные, как день и ночь. В несколько меньшей степени Джоан отличалась от жительниц Эллсворта.

Она в очень юном возрасте против воли матери ушла из дома, почти сбежала. Но когда вся округа сотрясалась от сплетен и выискивала мужчину-соблазнителя, выяснилось, что Джоан всего лишь поступила в колледж. Она сама пробивалась в жизни, узнавала гораздо больше, чем учили по программе, стала фельдшерицей, изучила медицину и многого добилась в своей профессии. Ходили даже слухи, что она «очень хорошо обеспечена» и намеревается «уйти на покой», однако другие кумушки судачили, что жизнь у нее совершенно не сложилась, иначе бы она не вернулась в родной город.

Как бы то ни было, Джоан приехала и была желанной гостьей, предметом настоящей гордости сестры и источником смутной радости зятя. В дружеском общении с ней оживали его давно забытые качества: он вспоминал забавные истории, в нем просыпался интерес к давно позабытым вещам, которые, казалось, канули в вечность среди быстротекущей жизни.

«Из всех ничем не примечательных и не привлекательных порядочных людей…», — думала Джоан, глядя на зятя, когда вдруг его рука свесилась с дивана и со стуком упала на пол. Он проснулся и торопливо сел с видом человека, застигнутого врасплох.

— Не подскакивай так резко, Артур, это вредно для сердца.

— У меня ведь все в порядке с сердцем? — спросил он с заискивающей улыбкой.

— Не знаю, я его не выслушивала. А теперь посиди-ка спокойно. Ты же знаешь, что нынче днем в лавку вряд ли кто наведается, а если и придет, то их обслужит Джейк.

— А где Эмма?

— Ой, Эмма ушла в свой «клуб» или куда-то еще, хотела взять меня с собой, но лучше я поболтаю с тобой.

Он бросил на нее довольный, но недоверчивый взгляд, поскольку был высокого мнения о клубе и невысокого — о себе.