Читаем Желтый дьявол. Том 2 полностью

Желтый дьявол. Том 2

Другой с быстротою кошки вскарабкивается на верхнюю полку, втягивает ноги и лежит, не шевелясь.

Тетя Варвара подходит к окошку и улыбается во всю ширь своего добродушного лица.

— Родненькие, куды ж это вы? Никак нас на тот свет отправить хотите?

Партизаны улыбаются.

— Не твое дело, тетя. Знаем, что делаем.

3. Они живы

В американском штабе Ильицкому работы по горло. Главное дело — переводы всяких телеграмм. А от знакомых сотрудников штаба — сколько новостей, конечно, по секрету.

Вот сейчас он держит в руках пачку копий телеграмм, расшифрованных сегодня. Читает:

…Слухи об убийстве Штерна и Снегуровского ложные. Оба живы, но к убийству их безусловно приняты меры.

Ильицкий не может сдержать улыбки, читая последнюю фразу.

— Ха-ха! Безусловно уже второй год. Придется вам еще подождать.

Он перебирает дальше телеграммы.

Стучат.

— А ну, кто там?

Открывается дверь, и в комнату входят обе Ольги.

— А! ласточки! Что это у вас вид такой обиженный?

Обе сразу: — Ты знаешь, Штерн и Снегуровский убиты.

— Ха-ха! Это слух.

— Как слух? Это напечатано в газете.

— Все равно. Не верьте. Вот вам, читайте.

Он показывает им расшифрованную телеграмму.

Лица обеих девушек проясняются. Только маленькая Ольга недоверчиво:

— А ты нас не надуваешь? Это настоящая телеграмма?

— Ну да, настоящая. Это же от их шпионов. Те-то знают получше газетчиков.

Ольга опять:

— А вдруг не знают?

— Ах, ты неверующая! Я сегодня же видел Татьянин-скую попадью. Она привезла пакет для Ревкома. Все в сопках живы и здоровы. Схватили Пьянкова заложником…

Маленькая Ольга уже не слушает. Большую за руку.

— Бежим!

— Куда?

— Ребятам рассказать, а то все носы повесили, не умеют храбриться, когда надо.

— Ну, идем, идем.

Она сама бы не прочь кричать, чтобы слышал весь Владивосток:

— Штерн жив!

Глава 17-ая
ИЗ-ЗА АМУРА

1. Смоляные запахи тайги

Гей не дивуйте, добрые людиЩо на Вкраине повстало —Там пид Дашёвым, пид СорокоюМножество ляхив пропало!..

Подбоченился, заломил шапку, оперся крепко на берданку и затянул Грицко…

…Затянул, заходил заунывную про вольную волюшку Каспия, про золото степей, — да про Дон, да про ратную Сечь…

…И поет, катится бархатом тенор Грицко — все про вольную Сечь, да про вольную вольницу.

…Весело, удало, хорошо партизану Грицко, опершись на берданку, козырем выводить, запевать перед дивчатами, перед хороводом.

…И плачут, и разливаются по вишневым кустам, вишневыми пахучими голосами дивчата в деревне Вишневке…

Уже давно ночь. Но крепок смоляной запах тайги, и вечеряют партизаны с дивчатами деревни Вишневки.

Кругом, хороводом ходят… А то вон сидят на поляне кружками и поют, поют…

Дивчата вплели в волоса веночки и скалят белые зубы-смехом вкрадчивым, задорным дышат их пунцовые раскрытые, жадные губы, — блеском серых глаз заволакивает партизанское сорвиголовье, сердце ухарское, парняцкое…

И ребята не остаются в долгу — крепко мнут медвяную, таежную, упругую девичью грудь… Партизанской хваткой берут они дивчат и весело до утра, до белесых туманов на сопках они целуются по кустам… И смехом медвяницей шумят вишневые кусты в деревне Вишневке, завороженной круторогим серебряным месяцем.

Это партизанский отряд отдыхает между боями — гуляет…

Но заставы чутки по-прежнему и не гуляют…

Там идет тихий разговор, простой, крестьянский:…вот победим, а там отдых и спокойная своя жизнь, и на свободной земле, и свой легкий и радостный труд…

— Но чу?.. — насторожилась застава.

… — По переду Дорошенко…

И топот копыт вместе с голосами доплыл.

— Э-э!.. Наши из-под Черниговки… — Начальник заставы спокойно опять ложится в кучку партизан и продолжается разговор.

Это возвращается Иван Шевченко со своей кавалерией с лихого набега.

И оттуда слышно — все ближе и ближе доносится:

… — А по…

… — А по заду Сагайдачный…

Що променяв жинкуНа тютюн да люльку… необачный……Эй!.. Долыною гей…Широкою — необачный!..

Что им до жинок, когда здесь так много дивчинок — и всякая — крепкая, как репка… таежная, смоляная… Одно слово — партизаны, вольница!..

И тянет с сопок и дышит смоляными запахами ночь — таежная, густая, звучная… Такая же звучная, как меткий выстрел партизанского карабина.