Желтый дьявол. Том 3

— Приготовьте батарею и пулеметы. Все — чтобы было в порядке.

— Уже?

— Да, уже. Не дождались нашего визита. Ну, мы им покажем гостеприимство.

— Разумеется! Ребята чувствуют себя прекрасно.

В кустах, по берегу Бешеной протоки, уже роют сплошную траншею с блиндажами и ходами сообщений. Готовятся встретить японский десант стеною штыков.

…И ночью начинается.

Бум-ба-бах… бум-ба-бах… Это японцы с канонерок.

Покровка — партизанский фронт — пока еще молчит.

— Здравствуйте! Ну, как тут?

— Прекрасно, — отвечает Снегуровский, здороваясь с только что приехавшим командующим фронтом Смирновым.

— Держимся.

— А японцы?

— Атаки отбиты.

— Ну, теперь, кажется, это скоро закончится, — говорит Смирнов.

Снегуровский вопросительно смотрит на него.

— Я привез копию мирного договора, — продолжает тот, — заключенного между японцами и товарищем Уфимцевым.

— Уфимцевым?

— Да, это представитель Владивостокского правительства. Вот, слушайте.

Смирнов разворачивает лист.

— Пройдем сюда. В штаб.

Они проходят в деревянный сарайчик и усаживаются за столом.

Их обступают несколько партизанов. Все с любопытством посматривают на развернутый лист. Смирнов читает:

— «Императорское японское командование, с одной стороны, и Приморское правительство, в лице своего представителя господина Уфимцева, с другой, заключили настоящий договор в целях…».

Бум-баххх… баххх… бахххх… — раздается вблизи гул разрывающихся снарядов с японских канонерок.

— «…в целях, — продолжает читать Смирнов, — прекращения военных действий как со стороны японского командования…».

Бум-баххх…

Все хохочут.

— Вот так ловко. Ай да Мацудайра!

— Тише, товарищи, дайте читать… «так и со стороны партизанов».

— Вот это уж верно, — замечает кто-то из партизанов. — Мы патроны сэкономим.

— «…Японское командование, с одной стороны, и Приморское правительство в лице господина Уфимцева, с другой, надеются, что перемирие даст возможность установить в дальнейшем более дружественные отношения…»

Бум-баххх… баххх… бахх… дза… джал… джал… джайу… Осколки снаряда разбивают стекло хибарки, и мелкая дробь стекла падает на стол.

— Несомненно, это даст возможность!.. — с нескрываемой иронией бросает партизан, убирая со стола осколки стекла.

— Послушайте! — вбегает комполка Ярошенко. — Что мы тут будем сидеть за чтением мирного договора, пока нас ухлопают? Товарищ командующий, разрешите распорядиться…

— Ладно, иди. Оборви их. А то зазнались очень…

2. Гибель дипломатии

На станции Иман — поезд мирной делегации, охраняемой японским командованием.

В этом поезде — русско-японская согласительная комиссия.

Изредка на площадке станции появляется сам Мацу-дайра — японский дипломат — в сопровождении своего адъютанта и личного секретаря.

Мелкими шагами он прогуливается по площадке, вдыхая свежий весенний воздух и любуясь резвящимися около станции собаками.

— Смок, тсмо, — пытается он подозвать понравившуюся ему собачку. — Говагару-на, — говорит он по-японски, что означает: «не бойся».

Но собачка, по-видимому, имела в своем прошлом некоторые, не совсем приятные столкновения со скуластыми людьми и потому поджимает хвост и, подозрительно озираясь, бросается бежать.

— Сволос! — уже по-русски шлет ей вдогонку дипломат. Повернувшись направо, видит подошедшего Уфимцева, вежливо поднимает фуражку.

— Зравствуйте, господин Уфимцев. Оцинь приятно!

— Здравствуйте, господин Мацудайра! — кланяется Уфимцев, проходя мимо и размышляя, к кому могло относиться слышанное слово: «сволочь». Не к адъютанту же Мацудайра?

Уфимцев — дипломат еще молодой и потому сразу не может разобраться во всех тонкостях своего дела.

«Гм… странно, но если это по моему адресу?» — Уфимцев закусывает губу и в арсенале своего молодого дипломатического мозга выискивает способы охраны собственного достоинства.

Трудно угадать, о чем думает Уфимцев. Только брови нервно ходят над гордо поднятым носом. Но результат его размышлений выражается той же отрывистой формулировкой, что и у Мацудайры:

— Сволочь!

Так иногда складываются дипломатические отношения.

Через несколько дней бесплодных заседаний и разговоров неожиданно открывается дверь в купе Уфимцева.

Уфимцев читает какую-то книгу. Он ждет делегацию от казачества. Поднимает голову — одну секунду видит перед собой человека с револьвером и…

Пах-пах-пах…

Три выстрела под-ряд — и Уфимцева нет.

Человек выскакивает из купе и отрывисто говорит что-то находящемуся в коридоре японскому часовому, — это белогвардеец эсаул Коренев.

— Карасо, карасо. Иссо-иде.

На следующий день русская делегация получает распоряжение из Владивостока, что Уфимцева должен заменить Бецкий, входящий в состав делегации.

— Хорошая, чорт возьми, дипломатия! — ругается про себя Бецкий, получив извещение. — Японцы нас охраняют для того, чтобы белогвардейцы могли безнаказанно убивать…

Невесело чувствуют себя и остальные члены делегации. При прогулках вне поезда зорко озираются. Оставаясь в купе, тщательно запирают дверь.

Через несколько дней вечером к Бецкому нервно стучится кто-то из членов делегации.

— Что случилось? — спрашивает Бецкий, побледнев. Он приоткрывает дверь в щелочку.