Желтый дьявол. Том 3

Мягко, неслышно, перегоняет его автомобиль без огней. Только сзади, внизу кузова, — кровяной глазок. Вот автомобиль останавливается у большого серого здания.

Сейчас же оттуда выходят два часовых. Слышится гортанный говор. Какой-то шум, тяжелые шаги из подвального помещения. Темно, ничего не видать. Вдруг откуда-то из низу — две свечи. В полоске света желтые маски лиц, блеск ножевых штыков.

Ни звука.

Человек в шляпе влипает в карниз серого здания. Замер, сердце не бьется, — смотрит…

Тяжелые шаги из подвала ближе, — вот наверху… на тротуаре, и в свет сверху — сгорбленный под тяжестью огромного мешка старик… он тяжело дышит. Что-то говорит…

— …Аната… тяжело… подсоби…

Но часовые со свечами не шевелятся — как истуканы замерли.

Ночь такая тихая, что даже не шевелится пламя свечей.

Черные огромные тени штыков.

Другие два часовых быстро открывают дверцу автомобиля.

Старик наклоняется, и мешок глухо валится в кузов автомобиля. Что-то ударяется гулко о подножку — точно голова… круглая — выпирает из мешка. Ее поднимают и засовывают в автомобиль.

Потом старик выносит второй такой же мешок, а еще через несколько минут — третий. Вот он не выдержал, ноги его подкашиваются, и он валится на тротуар, мешок на него; падая, мешок разрывается, и человек в шляпе отшатывается в ужасе: из мешка вываливается рука, одетая в хаки, пальцы руки шевелятся.

Один японец со свечой нагибается и толкает ногой мешок: на мгновение из мешка показывается голова, черные кудрявые волосы. Два других часовых быстро подхватывают мешок и засовывают его в автомобиль. Вскакивают на подножку. Другие два гасят свечи.

Автомобиль бесшумно трогается вверх.

Одновременно раздается какой-то сдавленный стон и хруст зубов.

И опять тихо. Тьма.

Человек в шляпе отдирается от здания и, крадучись, перебегает через улицу. Вдруг запинается за что-то. Наклоняется — это тот старик, который выносил мешки; его, очевидно, прикололи.

В ужасе человек шарахается и без оглядки бежит от серого огромного здания и скоро теряется в ночной тьме.

За поворотом Китайской, где она уже начинает спускаться в падь, последний раз мелькнул кровавый глазок и скрылся.

Это — таинственный автомобиль спускается по шоссе к Первой Речке.

2. «Почта»

Все та же тихая, теплая ночь.

На путях вокзала Первой Речки у задней теплушки эшелона копошатся люди. Слышны японский говор и русская брань.

Японский поручик с фонарем взбирается на подножку теплушки и светит им внутрь: слабые полосы света падают вглубь. Вот полоса скользнула по белым пакетам: квадратные ящики — это посылки японским солдатам с родины, из Японии. Еще полоса — останавливается, колеблется: три серых огромных мешка в глубине теплушки на полу в ряд.

Миг, и — поручик переводит полосу света в другой угол.

— Карасо! — Он наклоняется и кому-то возле кричит: — Капитан, подзалуста… модзно… — и протягивает руку во тьму.

Оттуда кто-то хватается за нее. В тишине раздается звон шпор и русское:

— Готово, господин поручик… Аригато…

— Аригато! — смеется поручик. Свет фонаря на бронзы скул мутью. Скулы шевелятся.

Мельком в свет попадает склоненное чье-то лицо, черные усы, пьяные глаза, казачий погон и желтый околыш фуражки.

— Пьюррр… тырр… фьююю… — где-то далеко впереди из тьмы свисток кондуктора. Взмах сигнальным фонарем.

— Туу-ддууу… — свисток локомотива, и эшелон, дергаясь, отправляется.

Поручик спрыгивает из теплушки, идет за эшелоном. В теплушку на ходу заскакивают два японских часовых. Поручик им что-то кричит по-японски.

— Иедзу ситангау!..[6] — и поручик указывает на русского офицера рукой. Оба солдата скашивают глаза и берут под козырек. Японский поручик поднимает фонарь. На миг на стенке пробегающей мимо теплушки, в полосу света попадает белое письмо:

Жирными белыми полосами надпись по-японски. Японец читает вслух:

— «Юу-бин»…[7] — и он придушенно смеется под грохот колес удаляющегося эшелона во тьму ночи. Красный сигнальный фонарь сзади эшелона долго еще маячит во тьме.

3. Паровоз «серия Б»

Полдень.

Солнце золотит лучами тендер и будку паровоза. Ярко выделяется на последней, блестя медью, знак и номер паровоза: 917. С. Б.

Внизу на насыпи сидят двое — машинист Степанов и кочегар Спиридоныч.

— Ну, и парит же сегодня, прямо как летом… — говорит машинист.

— Эх… — вздыхает кочегар, — и дернула меня нелегкая задержаться здесь… А вот теперь и вози опять этих извергов…

— Да-а… — озираясь по сторонам и снижая тон, говорит машинист. — Действительно, изверги… И когда только им погибель придет… Совсем уж издыхают, а вот — опять…

— Макаки их крепко держат, вот и оживают… Как гончие псы у них: на кого натравят, того и сожрут… Иэхх… хоть бы Красная армия подошла из Рассей, что ли, скорей бы, а то и народ и край погубят…

— Далеко еще она… а народу — верно — много погубят… Вот — где Штерн?..

— Молчат, сволочи, наверно уже давно придушили где-нибудь…

— Ведь облика-то человеческого у них нет, потеряли совсем… — Машинист встает.

— Что там… — Спиридоныч машет рукой: — звери, настоящие зве…