Желтый дом. Том 2

В деревне началась лихорадочная деятельность по маскировке следов преступления. Машины на бешеной скорости носились туда-сюда, возвращая стройматериалы в те места, где им положено было быть по закону. С крыш домов сдирались свежие доски, и на их место возвращались гнилые. Мы спешно закопали погреб Матренадуры и наложили сверху поленницу дров. За каких-то пару часов овощехранилище продвинулось вперед на целую месячную норму. Правда, все это была сплошная липа, одна лишь видимость. Если строительство доведут в таком духе до конца (а придется, ибо другого выхода нет), оно уже к весне обрушится или будет затоплено.

Хотя я не раз наблюдал ситуации такого рода, я все равно был потрясен тем, что у нас тут происходило. Сколько энергии, выдумки, таланта, самоотверженности люди проявили тут! А для чего? Отнюдь не для дела, а для очковтирательства, сокрытия беспорядков и преступлений!! Парадокс? Нет. Это-то как раз естественно, ибо тут люди работали ради себя, ради своих личных интересов, а не ради абстрактных идеалов некоего коммунизма, над которыми все давно смеются. Поразительно, но факт. В нашем обществе люди делают настоящее дело спустя рукава, как нечто чуждое им. А душу начинают вкладывать лишь в нечто фиктивное и незаконное, ибо лишь преступная и фиктивная деятельность захватывает их лично как их собственное дело.

Комиссия из области прибыла после обеда. Уже навеселе — в районе их поднакачали, по всей вероятности, весьма основательно. И всем стало ясно с первого взгляда, что такая комиссия не смогла бы заметить беспорядков, о коих сигнализировали честные коммунисты, и без наших героических усилий по их маскировке. И нам всем стало жаль этих зря потраченных усилий. Если бы мы только знали!.. Интересно, почему мы дело по сокрытию преступлений и халтуры не делаем так же преступно и халтурно, как делаем само дело, в котором совершаем эти преступления и халтурим?!

Все о том же

О чем? Конечно о диссидентах и эмигрантах. И ничего в этом удивительного нет. В нашем унылом житейском болоте это — самый значительный предмет разговоров, споров, сплетен, слухов. В нашем воображении эти два явления (диссиденты и эмиграция) слились в одно, хотя большинство эмигрантов не имеет никакого отношения к диссидентам, а многие диссиденты не имеют шансов или не хотят эмигрировать. Для нас одно немыслимо без другого по трем причинам: 1) оба открыто выражают недовольство нашим образом жизни; 2) множества участников этих движений и их судьбы частично совпадают; 3) власти всячески стремятся изобразить их как нечто единое. Хотя мы и спорим, однако в общем и целом большинство из нас и в большинстве случаев тяготеет к официальной концепции этого диссидентско-эмигрантского движения. Концепция эта такова. Движение это есть результат тлетворного влияния Запада, главным образом — сионистов и разведок западных стран. В него вовлекаются всякого рода отбросы нашего общества(за редким исключением), честолюбцы, стяжатели, психически больные, индивидуалисты, авантюристы, уголовники. И надо сказать, что власти как в открытой печати, так и в закрытой пропаганде весьма умело используют факты, чтобы создать убедительность для своей концепции. Говоря об умелости и убедительности, я имею в виду эффект воздействия на широкие слои населения. Думаю, что на Западе многие попадаются на эту удочку. Восприятие этой официальной концепции нами (даже нами, то есть средой сравнительно интеллигентной) осуществляется в три тапа. Первый этап: власти, разумеется, врут. Второй этап: нет дыма без огня. Третий этап: а если уж говорить начистоту, между нами, положа руку на сердце, то ведь на самом деле так. А так как сами мы публично протестовать и эмигрировать не собираемся, то диссиденты и эмигранты вызывают в нас сильные эмоции, причем противоречивые. С одной стороны, мы им сочувствуем — все-таки правду говорят, все-таки люди не хотят жить в нашем свинском болоте. С другой стороны, мы раздражены на них, ибо они удирают, а мы обречены тут гнить, они осмеливаются критиковать, а мы боимся. А только ли боимся? Мы главным образом сами не хотим, ибо это болото со всеми его ужасами, обличаемыми диссидентами, есть наш дом родной. Отношение диссидентов и эмигрантов к нашему родному дому мы, естественно, воспринимаем как личное оскорбление. И довольно часто мы реагируем так: пусть катятся отсюда, воздух будет чище! И неверно думать, что это власти нас заставляют так реагировать. Власти выражают наши общие настроения. И мы ворчим на власть и на наши порядки. Но, как нам кажется, совсем по-другому и с другими целями. Наше ворчание — наше семейное дело.