Желтый Мрак

Остапенко замолчал и бойцы молчали, сидя вокруг, и никто не хотел ни говорить, ни спрашивать.

Только Демин встал, посмотрел на Остапенко и на памятник посмотрел. И сказал:

— Надо, Тарас, и еще одну надпись с камня сцарапать. Ту надпись, где сказано про одного неизвестного, Тарас. Потому что не пригрезился тебе человек на могиле в ту ночь, Тарас, и потому что был этот человек я.

Москва

Март 8-го 1927 года.

А. ФИЛИМОНОВ. — Хитрость Иеремии Поккера. Рассказ.

Тренер Поккер был мудр и многоопытен. Даже знаменитые, нестерпимо важные чемпионы умеряли свой нрав, когда «старый Покк» поучал их тонкостям гребного искусства.

Свежие люди прямо с ума сходили от Покковских поучений (до того обидно старик выражался), но бывалые спортсмены этим не смущались и выше Британской энциклопедии почитали прославленную мудрость своего учителя.

Подобно многим философам древности, Покк избегал хвалить своих учеников.

— Чего их хвалить — говорил он — когда они о себе и так черт знает что думают.

И надо отдать ему справедливость: силой своего удивительного красноречия он не мало содействовал развитию скромности среди австралийской молодежи.

И вот случилось так, что этот строгий и требовательный человек похвалил собственную старшую восьмерку. Произошло это небывалое событие таким образом.

После очередной прикидки, Покк поглядел на секундомер и явно развеселился.

Алло, Томми! Как дела?

Загребной Хиггинс клялся потом, что суровый лик капитана вдруг просветлел, как начищенный кофейник. И он, Томми Хиггинс, сразу понял, что время наверно чертовски хорошее, если даже «старик» доволен.

Тут Покк оскалил свои прекрасные золотые зубы и произнес такие слова:

— Пусть, джентльмены, я стану дохлым, как жереная индейка, если мы не заставим попотеть и «Леандр»[1] и американцев.

Затем еще раз любовно взглянул на секундомер, но… времени ни кому не сказал, ибо с давних пор ведется тренерами обычай, результаты прикидок хранить в тайне. Впрочем с неменее давних пор команды неизменно посылают по берегу иного джентльмена с секундомером и тем самым разбивают хитрые планы своих руководителей.

Конечно, предполагается, что время останется известно одной команде, но у юных джентльменов, обреченных хранить тайну, всегда есть друзья, которые «скорее умрут, чем проговорятся», и в результате через три дня весь город знает о прикидке.

Слух о ней возникает таинственно и непостижимо.

Начинается обычно с того, что какой-нибудь несчастный «фег»[2], во вред ближним проводящий каникулы, покровительственно хлопнет по спине загребного и вдруг выпалит:

— Алло, Томми! Как дела? Сильно выдохлись на прикидке? — с заговорщицким видом наклонится к уху: — подумать только — на пять секунд выше рекорда. Ставлю на вас.

И раньше, чем пораженный сеньор успеет вспомнить, где он видел этого мальчишку, тот уже далеко и рассказывает всем встречным, о том, что ему только что сейчас по секрету сообщил его лучший друг, знаменитый спортсмен Хиггинс.

Слухи в Австралии распространяются медленно, но неуклонно. Шкипера шкун и кечей, спускающих копру и кокос на островах, чертовски памятливы на разные пустяки.

Стоит в Мельбурне на Ярра-Ярра перевернуться на скифе чемпиону, или клубу моряков приобрести новую партию напитков, как через три недели где-нибудь на Малаите европеец, ошалевший от виски, хины и радиоконцертов, уже получает эти известия в самом эффектном и приукрашенном виде.

Иногда, когда новость этого стоит, слух о ней побеждает исполинское пространство Индийского океана, через щель Суэцкого канала проскальзывает в Европу и еще месяц спустя в клубах на Темзе (если дело касается гребли) возникают жаркие споры на тему: правдоподобно сообщение или нет.

Когда восьмерка Мельбурнского Клуба прибыла в Хенлей[3] на первенство мира, каждый чистильщик сапог в Англии уже знал, что «старый Покк» показал на прикидке мировое время.

Томми Хиггинс, парень ужасно красноречивый (наверно влияние Покка), вернувшись домой в Австралию, так рассказывал об этом:

— Нам знаете ли сперва очень нравилась такая популярность. Журналисты день и ночь штурмовали нашу гостиницу. Старик даже боялся, чтобы кого-нибудь из нас не искалечили, но потом мы чрезвычайно ко всему этому охладели.

Тут воспоминания обычно одолевают Хиггинса и хотят его слушатели или не хотят, он рассказывает удивительную повесть о подлости лордов и мудрости тренера Иеремии Поккера.

— Дня за три до начала первых полуфиналов мы с Фильсом (Фильс — это наш первый номер) поехали в Марлоу. До этого самого Марлоу даже ленивые английские автобусы идут меньше часа и «старик» отпустил нас смотреть крикетный матч, взяв только слово никаких пари не заключать и вообще во время состязаний не волноваться. Уезжая, мы оставили наших друзей веселыми и безмятежными, как стая молодых воробьев, а, вернувшись, нашли печаль и всякого рода причитания.

Первое, что нам бросилось в глаза, когда мы вошли в комнату Покка, был наш представитель Гопкинс.