Желтый Мрак

Минуты через две выходит и мой бригврач. Мы садимся в его повозку смерти, так ее прозвали красноармейцы и местные жители, и едем к нему. Дорогой он мне говорит о ханшине, о спирте, о сулеме, о начдиве. А я его не понимаю. Повозка от морозу скрипит. Одно колесо примерзло и когда мы заезжаем на землю, туда, где ветром снесен снег, ободья как-то особенно завывают. Мне это неприятно, только об этом думаю и все время заглядываю вперед, нахожу плеши дороги и стараюсь их об'ехать.

Николай Иванович испытующе смотрит на меня и говорит:

— Вы больны?..

Я вздрагиваю.

— Нет… Устал…

— Но у вас подозрительный вид.

Тут же он поправляется и добавляет: 

— Ничего, ничего, чумы не бойтесь. Она нас с вами не заберет. У вас просто нервы.

После обеда я прихожу домой и там мне докладывают, что привели Гиталова. Его поймали где-то около Нерчинского завода. Ого, куда он укатил и говорит: по делам. Комендант спрашивает:

— Куда его посадить?

Минуты две я думаю. Потом говорю:

— Оставьте его в его же квартире. Но караул к нему исключительно из лучших красноармейцев.

— Хорошо.

Я повторяю еще раз:

— Выбирете лучших.

— Слушаюсь — тут я вспоминаю, что хотел ему сделать выговор за самовольное оцепление телеграфа. Но машу рукой и приглашаю китайца обедать. Теперь он мой единственный сосед по комнате, с которым я могу говорить, и он не боится меня.

Вечер.

Китаец из моей комнаты никуда не уходит. Здесь он себя чувствует в полной безопасности. Он мне всегда улыбается, даже начал рассказывать свои похождения в Манчьжурии и на копях Чжай-ла-нор. Он страшно путает слова, он мне говорит, что я обязательно должен узнать то, что случилось с ним в Китае. Я соглашаюсь.

Вот его рассказ, который я передаю русской разговорной речью!

— Моя русский страна давно ходил — начал он — сначала я жил в в Иркутске. Торговал чем придется: табаком, сигаретами, тесемками, материей разной и семячками. Хорошо можно было жить тогда. Но тут ваши русские — не пойму я их — драться начали. Стрелять начали. Бить друг друга начали. Иркутск город большой. Дома большие. Все больше там дома каменные с подвалами. Вот как начали стрелять ваши русские, мы и залезли в подвалы. Все тут китайские люди попрятались. Три целых дня сидели. Вверху пушки стреляют, хлопают ружья:

Бум, бам, бах, трах, тах… Ой, страшно было сидеть. Наши друг другу говорят: русские все друг друга перебьют нам торговать не с кем будет. Ой, как нехорошо нам стало бы. Но слышим, пушки устали. И ружья стрелять перестали. Ну, мы тихонько и вылезли. Слышим, народ шумит, ну, значит торговля наша не погибла. Обрадовались. Но тут, глядим, солдаты по улице едут. Все на конях, и все засыпаны снегом, а у них на шапках, на одежде красные тряпки, как вывески у китайских торговых заведений; едут они смеются и руками всем машут. Хорошо это, думаем. И мы скорей за свои лотки. Потому — солдаты у нас всегда первые покупатели. Набрал я папирос в коробочках вашей фабрики «Выдумка» и сижу на углу. Подходит ко мне какой-то солдат с красной ленточкой и говорит: «сколько хочешь?» Я ему — двадцать рублей. Он вынимает какие-то деньги с серпами и молотками и сует мне. Я ему: — такие мы не берем. А он смеется и вытаскивает из кармана полную пачку тех самых денег, которые генерал делал, бросает на землю и топчет, а сам смеется и говорит:

— Нет, ходя, им цены теперь: — правительство другое, наше — рабочих и крестьян и всех бедняков.

Ой, капитана, что со мной тут сделалось! Ведь цельный год мы все, бедные люди, на эти деньги торговали. Я один целый миллион накопил, думал: приеду домой, большую торговлю открою. А тут… Бросил я свою «Выдумку», там ее было пять коробок, и бегу к своим. Те тоже узнали. Тоже заволновались. Товару в городе нет. Достать неоткуда и мы совсем не знаем, что нам делать. Пошли работу искать. Да разве найдешь. В Иркутске китайцев было несколько сотен, — кто им чего даст. Ну, кто-то догадался: пойдем служить в солдаты к русским. Пошли. Там полк кавалерийский стоял, в военном суде помещался, и наши узнали, что он скоро уходит на фронт, а фронт ихний был недалеко от Китая. Нам это на руку. Мы сразу и сообразили, что чуть что мы и перебежим. Ну, вот и записались. Командир у нас хороший был. Русский. Всех по-своему записал. И имена свои дал: Ты, говорит, — Ванька-китаец. Ты — Петька-китаец. Ты — Колька-китаец — так всем вот…

— Ну а, тебя как? — улыбнулся я.