Желтый вождь. Одинокое ранчо

– Выгоды? Мне сдается, что напротив. Только подумать – мне пришлось бегать по своему лагерю от человека, который является моим пленником! На глазах у всех! Славная история, которую наши уланы растреплют всем, как только вернутся в Альбукерке! Я, комендант, стану посмешищем для всей казармы!

– Ничего подобного, полковник! Над чем тут смеяться? Вашему пленнику по случайности удалось завладеть вашей саблей – кто мог такое предвидеть? Он проделал это ловко и застал вас врасплох. А оставшись беззащитным, что еще могли вы сделать, как не обратиться в отступление от человека вооруженного, отчаянного, твердо намеревающегося отнять у вас жизнь? Хотел бы я посмотреть на того, кто поступил бы на вашем месте иначе. В подобных обстоятельствах только безумец не сдвинулся бы с места. Эпизод некрасивый, согласен. Но совершенно пустячный и, простите мне дерзость, вы придаете ему слишком большое значение. А в остальном, повторюсь, он нам даже на пользу. Короче говоря, вы именно этого и хотели, если я правильно угадал ваши намерения.

– В каком смысле?

– Ну, вам ведь нужен был предлог, не так ли?

– Для чего?

– Для того, чтобы предать пленников суду, приговорить и казнить. Покушение на вашу жизнь полностью подходит, и даже самый отчаянный сплетник не раскроет рта. Вы в полном праве вздернуть или расстрелять дона Валериана Миранду, а заодно и доктора, если угодно, после десяти минут размышлений под барабанную дробь. Я готов организовать заседание, только дайте приказ.

На это предложение Урага отзывается многозначительной улыбкой.

– Идея недурна, – говорит он. – Но у меня есть получше. При всей моей ненависти к Миранде и желании убрать его с дороги мне не хочется пачкать руки в его крови. И как я уже намекал, я никогда не собирался этого делать.

Роблес смотрит на начальника с удивлением.

– Вы хотите сказать, что отправите его в Альбукерке и предадите суду? – спрашивает он.

– Ничего подобного.

– Вот и мне это показалось странным, после ваших слов, что Миранда не покинет этого места живым.

– И я продолжаю это утверждать.

– Полковник, вы забавляетесь, мистифицируя меня. Если вы не собираетесь предавать пленника военному трибуналу, то как понимать ваши слова? Вы ведь не собираетесь расстрелять его вообще без суда и следствия?

– Я сказал, что не хочу пачкать руки в его крови.

– Верно, вы не единожды повторили это, но ничего не пояснили. Вы упоминали про какой-то план. Быть может, настало время посвятить меня в него?

– Настало. Но сначала налейте мне еще стаканчик каталонского. От этой истории у меня словно песок в горле.

Адъютант, исполняя роль Ганимеда[92], наливает коньяк и подносит полковнику, который осушает стакан залпом. Затем, раскурив очередную сигару, приступает к обещанным объяснениям.

– Я говорил о событиях, происшествиях, совпадениях… Не так ли, айуданте?

– Именно так, полковник.

– Так вот, допустим, я сведу их воедино и изложу историю в виде связного рассказа, монолога? Насколько мне известно, друг Роблес, вы не мастак говорить, поэтому вам не даже не придется утруждать себя, вставляя слово, пока я не закончу.

Молчаливый Роблес кивает в знак согласия.

– Прежде чем прибыть сюда я предпринял определенные меры, – продолжает Урага. – Узнав о них, вы наверняка воздадите должное моему таланту стратега, хитреца, или уж как вам заблагорассудится меня назвать. Я сказал, что пленники не достигнут места назначения и что дона Валериана и доктора ждет смерть. Им предстоит отправиться в могилу, не навлекая скандальных подозрений ни на одного из нас. С целью добиться этого я нанял палача, который свершит работу без прямых указаний с моей стороны.

– Кто? – спрашивает адъютант, позабыв про обещание молчать.

– Не перебивайте!

Лейтенант прикусывает язык.