Жемчуг (СИ)

— Тебя попросили просто заткнуться и принять подарок! Тебе сложно? Я что, зря крала её?! Райскрадты и так наверняка продолжают переворачивать дом вверх дном, чтобы найти её!

— Может, стоит…

— Нет, не смей отдавать им её! Это мой подарок, понял? Или он добыт недостаточно хорошим для тебя путём?

Синг молча сжал кулак.

— Спасибо.

— Нет, Синг. Тебе спасибо. Мне жаль лишь, что я — не она.

— Если бы я узнал тебя первой, ты была бы на её месте, — Синг не был уверен, что это правда. Но… Он же лекарь. Он должен делать и говорить то, что помогает, а не то, что хочет.

— Тогда жаль, что ты, как обычно, тащился ко мне полжизни, — она улыбнулась. А затем несколько раз моргнула. — Пообещай только ты хоть не плакать.

— Не могу, — сказал Синг, стирая слезу с щеки.

— Ну и дурак.

Синг не нашёл, что ответить. Просто подался вперёд и обнял её.

Как она его тогда — нежно поглаживая по спине, успокаивая и убаюкивая. Так они какое-то время сидели. А затем она легонько пихнула его в грудь.

— Не увлекайся, — сдавленно проговорила она, быстро вытирая слёзы. — И нечего тебе здесь задерживаться.

— Я не хочу оставлять тебя, — твёрдо произнёс Синг.

— Это не для меня — это для тебя, дурак. Если ты будешь сидеть здесь, когда… Ну, ты понял, — она всхлипнула, — ты до конца жизни будешь расковыривать это воспоминание. Так что давай, — она указал ему на дверь. — Проваливай и сделай одолжение — будь счастлив.

— Без тебя это будет тяжело.

— Пошёл вон! — она шутливо замахнулась на него и улыбнулась сквозь слёзы. — Благодаря тебе это всё хотя бы будет не так больно.

— И всё равно — этого слишком мало, — тихо проговорил Синг, уже стоя у двери. — Бывай.

— Не хотела бы встретить твою рожу в ближайшее время, — улыбнулась Мэй.

И Синг закрыл дверь.

Какое-то время он стоял, просто глядя в темноту перед собой.

— Проклятье… — прошептал он. — Почему так?

Он устало выдохнул и сел, привалившись спиной к стене.

Если он победил — тогда почему ему так плохо?

Из-за дверей раздался первый, ещё несмелый всхлип. А затем — сдавленное рыдание.

Синголо сидел, сжавшись и сжимая в руке жемчужину.

А затем неловко встал и решительно потянул руку к дверной ручке…

— Не стоит, — Робартон перехватил его руку, заставив вздрогнуть от неожиданности. — Поверь — не стоит. Идём.

Схватив Синга за плечо, он повёл его прочь.

Вслед им летел отчаянный плач навзрыд.

— Её больше не стоит беспокоить, Дегнаре, — хрипловато проговорил Робартон, хмуро вглядываясь в темноту. — Так будет лучше вам обоим.

— И она должна умирать одна? В тёмной комнате, совершенно одинокая?

Робартон остановился и посмотрел ему в глаза.

— Да.

— Это бред!

— Иначе последней её мыслью будет сожаление о том, что она навредила тебе.

— Какая разница! — Синга прошило войной решительности, и он дёрнулся обратно в сторону комнаты.

И едва не упал, когда Робартон крепко — пожалуй, даже чересчур — схватил его за руку.

— Даже не думай, — прохрипел он. — Соберись. И идём. Я хочу с тобой поговорить. Серьёзно.

— А если не вернуться туда — это ошибка?

— Ты об этом никогда не узнаешь, и это огромная милость с её стороны. Идём.

Синг тоскливо взглянул назад.

Прости, Мэй. Прости.

И пошёл вслед за Робартоном.

Огромный выставочный зал с витринами переливался в тусклом свете луны. Когда Синг и Робартон шли к балкону, под ногами громко — ужасно громко — хрустело стекло.

— Ты выглядишь слишком подавленным в последнее время, — тяжело проговорил Ирвин, резким жестом распахивая двери на балкон. Сингу в лицо ударил поток освежающе холодного воздуха.

— А с чего бы мне радоваться? — на балконе было полно листьев. Ещё тут стоял прогнивший давно столик с двумя стульями. — Я спас твой город. А мне почему-то плохо.

— Знаешь, что самое тяжёлое в бою?

— Не умереть? — недовольно-язвительно выплюнул Синг, опираясь на парапет и поднимая взгляд на звёзды на небе.

— А ты всё язвишь. Нет, — Робартон стал рядом. — Самое тяжёлое — жить дальше.

— Да буду жить я, буду, — отмахнулся Синг. — Просто… Пусто так. И обидно. Будто бился и не за это вовсе.

— Так всегда и бывает. Тогда, в Веспреме, всё получилось. Но не так, как я хотел. Совершенно не так. Справедливость и прочие глупости восторжествовали — только сделал это не я. Так, помог, подтолкнул.

— Ну, тогда знаешь, как я себя чувствую.

— Знаю, — Робартон достал откуда-то трубку. — И хочу сказать, что тогда, после Веспрема, никто горечь поражения не подсластил. Разве что факт того, что я жив, — он окинул себя свободной от трубки рукой, приглашая оценить живость. — Мне идёт почти пятый десяток, я занимаюсь общественно полезным делом. Моя… — он замер с трубкой у рта. — Моя жена гордилась бы мной. Вот и всё моё утешение.

Синг неловко смотрел, как Робартон пытается разжечь трубку. И что ему полагается сказать? «Соболезную»? «Понимаю»? Что это изменит?

— В общем, — Робартон затянулся и выдохнул колечко дыма в ночное небо, — я подслащу тебе горечь. Хоть как-то. Кто-то же должен? — он покопался во внутреннем кармане — чуть неловко, на взгляд Синга, — и протянул ему бумажку.

— Это, дорогой Дегнаре, то, что я называю прогресс!

— Бумага?