Жемчужина

Шакрат… Причем здесь море? Шакрат живет в море, лкумар — его пара. Что она хочет сказать, эта Пол с мужским голосом? Я был уверен, что голос мужской, хотя слышал его не ушами, но звучал он как будто через уши. И какой-такой еще черт должен меня драть — за что, зачем?

Я растерянно глянул на Трану. Должно быть, слишком растерянно, он попятился еще дальше.

— Ты… слышал? — неуверенно спросил я у него.

Он отрицательно повел плечом.

— Слышал… Что? — Голос Траны слегка дрожал.

Я обернулся к Нарт, успевшей подойти почти вплотную.

— А ты?

Она опять уставилась на меня. Так же, как раньше, долго, в глаза. Потом легко коснулась пальцами моего лба. Словно давая понять, что я слышу там. И погладила по плечу. Она меня успокаивает? От неожиданности я рассмеялся.

— Померещилось. Заснул, видимо, — успокоил я Трану. — Когда сплю, всякое слышится, просыпаюсь, кричу.

— Тебя родила пустыня, — серьезно прокомментировал он мои слова. Трана больше не выглядел испуганным, напротив, уверенность появилась в нем. — Был ты раньше или нет, ты родился из песка, ты теперь рожденный пустыней. Тебя ждет Армир. Скачешь как прыгун-переросток, значит, можешь идти.

И он двинулся в обход по краю площадки, даже не глядя, следую ли я за ним. Нарт дождалась, пока я тронусь, пристроилась сзади.

Поднявшись по шелестящей осыпи, что белела в быстро падающих на мир сумерках, мы оказались перед черным провалом в скале. Пещера или рукотворный тоннель.

— Там Армир, — бросил через плечо Трана и вошел в темноту.

Вскоре внутри что-то зажелтело. Похоже, он зажег факел. Дикари они и есть дикари: извели весь лес, а остатки жгут…

Нарт подтолкнула меня, приглашая войти. Я пригнулся и шагнул в проход. В лицо дохнуло прохладой и влагой. Здесь дул чуть заметный ветерок. Он слегка шевелил сухие листья, непонятно каким образом оказавшиеся у входа. Я сделал еще несколько шагов, и глаза привыкли к неяркому, колеблющемуся свету факелов. Трана держал по одному в каждой руке, они горели, слегка потрескивая. Звук разносился в тишине пещеры.

Один факел он дал Нарт, и мы двинулись вглубь горы. Вскоре пламя уже горело ровно, движение воздуха прекратилось, нас окружила влажная тишина, тревожимая лишь шарканьем наших шагов. От пещеры отходили ответвления, иногда даже более широкие, а иногда напоминающие отнорки, но мы шли, как я заметил, почти неизменно придерживаясь левой стены.

Иногда с потолка срывались темные бабочки, бросались на огонь и, с громким хрустом, сгорали. Их опаленные тельца падали на дно пещеры. Трана ругался на них: пару раз его факел тух, приходилось поджигать заново. Так я узнал, что дикари здесь пользуются довольно эффективным видом кремневой зажигалки: взводят рычаг, резко давят на него основанием ладони, и в сухой мох или в древесные волокна, заложенные в специальное углубление, летит сноп искр. Остается только приложить к промасленной обмотке факела и запалить ее. Что-то не складывается у меня в голове с этими дикарями, понять бы, что…

«Ксената… Лицо… Лиен… Фонарики… Вспомни…» — зашептала мне пещера. Я схватился за голову. Какая еще Лиен? Чье лицо? Что я должен вспомнить?!

В этот момент все и произошло.

Мы как раз вошли в грот с вырезанными в стенах нишами. Они выглядели рукотворными, да и колоннам, расположенным по обе стороны от входа, вовсе не силы природы и времени придали вид вставших на дыбы морских чудовищ.

Тени метнулись к нам с обеих сторон. Трана выронил факел, сзади зарычала Нарт, послышался тяжелый глухой удар тела о камень. Нарт продолжала рычать, и вдруг тьму впереди разрезала яркая вспышка, на несколько секунд ослепившая меня. Раздались ругательства на восточном торговом — я его знаю не хуже западного, но переводить воздержусь. Мне поставили подножку, повалили на пол и выкрутили руки. Я сразу расслабился и сдался, поскольку бороться не было ни смысла, ни сил. Впереди снова полыхнуло, кто-то закричал не по-человечески, словно прощаясь с жизнью. На сей раз я приготовился и подглядывал сквозь едва приоткрытые веки. Огнелуч длинным желтым языком хлестнул по дальней стене и проехался по шевелящимся темным фигурам. Снова раздались душераздирающие вопли, завоняло паленым мясом, а затем грубый голос прямо над моей головой рявкнул:

— Отберите у него это!

Я лежал на животе, с руками, скрученными за спиной. Чье-то колено упиралось мне между лопатками.

— Живым! Живым брать, твари!

И снова хлынул поток ругательств.

— Третий удрал! — это уже другой голос, сзади. Кто «третий»? Нарт? Сбежала?

Ручеек надежды затрепетал в пересохшей от бесконечных напастей пустыне моей души.

Спереди опять донесся шум возни, наконец, все стихло.

— Один удрал, эй! — повторили сзади.

— Так догоняйте, гниль зубная! — это первый голос, командовавший «отобрать» и «брать живым». Топот ног удалился по пещере.