— Ну-у-у… — протянул я.
— Не тяни, отвечай! — ее острый ноготок уколол меня в живот.
— Ты же сама все видела.
Катя моментально посерьезнела:
— Я вижу не все и не так же, как ты. Не все понимаю. Твоя связь с Ксенатой намного крепче. Напряги память, господин Джефферсон, вспоминай оттенки, вытягивай за ниточки. Он же знает, кто его учил, и ты знаешь…
Я прикрыл глаза. Волшебное ощущение Катиной головы на моей груди, ее горячего тела, плотно прилегающего к моему, щекотка от ее волос, их аромат… Порыв ветра снова распахнул окно, и в дом ворвался грохот дождя, никак не желавшего угомониться. На стенах и мебели плясали редкие далекие вспышки, эхом носились низкие громовые раскаты… Ксената… Марс… Нет, невозможно сосредоточиться, тем более, что я с такой радостью покинул кошмарный сон…
— Это не сон, Пол, ты же знаешь, — Катя отодвинулась, встала и подошла к окну — великолепная, решительная, само совершенство во всполохах небесного пламени… Она закрыла раму на фиксатор и активировала режим максимального шумогашения. Кантата грозы оборвалась, наступила тьма, и тишина обрушилась на меня. Вышла сразу изо всех углов, из каждой щели, где пряталась от разбушевавшейся стихии. Что-то творилось со мной: меня словно бросало из стороны в сторону внутри собственного черепа, из истерики — в радость, из смеха — в испуг… Весь день был сам не свой, и тут еще этот сон.
— Не сон, милый, не совсем сон, — невидимая, она села на край кровати и взяла мою руку в свою. — Все, ничто больше не мешает, вспоминай. Ты лежишь под землей…
— Песок…
— Хорошо, под песком… Лежишь долго… Думаешь о чем-то? Вспоминаешь? Что видится?
Я попытался вспомнить. Неподвижность. Расслабляются мышцы, замедляется ток крови, останавливается дыхание…
— По-ол! — ее голос встревожен. — Не входи в роль, не до такой степени!
Обе щеки горят. Рефлекторно притрагиваюсь к ним…
— Да-да, малыш расчувствовался, пришлось врезать. Не падай в обморок, не дама на балу. Знаешь, их затягивали в такие тугие корсеты, что они не могли вздохнуть и лишались чувств? Расслабь корсет, Пол, надо только вспомнить, умирать не надо. Начни с того, как ты очнулся. То есть как он очнулся. Ксената.
Хорошо. Я попробую с этой стороны. Очнулся, как зацементированный жук в янтаре. Паники не было. Постепенно расшевелился, вылез, побрел… Нет, ничего не помню, словно никаких мыслей не было, пока валялся под рукотворным барханом, а ведь провалялся целых тридцать три дня.
— Ты знала, что они меряют время тройками? — мой голос хриплый, но одновременно высокий, дрожит. Занятно, я ведь уже ни капли не волнуюсь.
— Не только время. И, заметь, тридевять у них означает «девять в третьей степени», аналог нашей тысячи, но на девятеричной базе. А тринадевять — трижды по девять, аналог нашего числа «тридцать». Тройки тоже любят использовать, небось, священное число. Охотников он считал тройками и девятками. А число смерти у них — одиннадцать. Обернули его благой тройкой, умники, защитились. Поэтому тридцать три дня. Числа «десять» вообще нет, это у них «девять и один».
— Да, тридцать три дня в земле… Я бы не протянул.
— Возможно, ты бы и не протянул, — Катя слегка сжала мою руку, — но ты сильнее, чем думаешь, Пол Джефферсон. И, все же, мне интересно, кто такой Дсеба. Нам надо понять, как помочь.
— Помочь? А как мы можем помочь? — я скривился. Во сне казалось, что все происходит со мной, но я не имел никакой возможности влиять на события, вклиниться в них.
— Ты уверен, что не имел никакой возможности влиять на события? — несмотря на темноту, кажется, вижу, как одна из бровей Ее Совершенства слегка изгибается. — А если подумать? Ищи мелочи, ищи не там, где шел твердой походкой, а где оступался. Ищи, пожалуйста…
Она замолчала, и я вновь попытался вернуться в сон. В памяти, конечно, только в памяти. Вот пустыня, тьма, огоньки звезд, выплывает на небо Фобос… Вестник… Фобос… Клянусь, во сне кто-то назвал его Фобосом! Я еще отметил, что похоже на ругательство. То есть, Ксената отметил… Тьфу, я запутался.
— Да? — Катя почувствовала, что я нашел.
— Фобос. Голос во сне называл спутник Фобосом. Ксената это отметил. Думаю, это мой голос. И еще, он спал там, ему тоже снятся кошмары. Был какой-то бред… Там человек в скафандре на замерзшей безвоздушной планете орудовал направо и налево плазменным резаком, отбивался от кого-то… От каких-то существ… Они как шакрат, многие в одном, один во многих… Я думаю, это старый кошмар, помнишь, мне снились на Ганимеде?
Катя снова сжала мою руку.
— Я включу свет? — мягко спросила она.