Жемчужина дракона (СИ)

В какой-то момент я прониклась сочувствием к телохранительнице, но не спускала ей ни одной колкости в свой адрес. Несомненно, Милдрют был простолюдинкой, и я считала, что лорд Тристан слишком разбаловал ее, позволяя вести себя с аристократами на равных. До открытых пикировок не доходило, но мира между мной и ней не было.

Конечно, помнила я и о приказе короля Рихарда. Иногда он снился мне — ночью, на скале, с раззявенной пастью, полной острых змеиных зубов. Тут поневоле припомнишь, что тебя отправили в дом на скале не плескаться по утрам, и не наслаждаться покоем.

Пользуясь слепотой хозяина, я беззастенчиво обшаривала его комнату — методично, упорно, просматривая стенные шкафы, сундуки и даже книги. Но ничего подозрительного не было. Я даже не совсем понимала — что должно быть подозрительным, и испытывала угрызения совести перед лордом Тристаном.

Иногда я поглядывала на него — украдкой, искоса, когда рядом находилась Милдрют, а иногда смотрела открыто, потому что он все равно не мог видеть моего взгляда. Смотрела, потому что на него невозможно было не смотреть — он был красив, как бог. Вернее, как животное, как хищный зверь. Под гладкой кожей так и перекатывались мышцы, выражение лица было лениво-мечтательным, а темные кудри рассыпались по плечам. Если бы не пугающие глаза, его и вправду можно было посчитать языческим богом, особенно когда он наслаждался купанием, сбросив все покровы.

Почти все время он проводил с Милдрют. Она ухаживала за ним с заботливостью нянюшки, и однажды я через неплотно прикрытую дверь видела, как телохранительница закапывает лекарство в глаза лорду Тристану. Он шипел от боли, а Милдрют со слезами на глазах умоляла его потерпеть.

— Надо ли так мучиться? — спросила она, закупоривая бутылочку из зеленого непрозрачного стекла.

Тристан не ответил, а Милдрют заметила меня и свирепо указала пальцем, молча предложив пойти прогуляться. Конечно же, подальше от ее дражайшего господина.

В другой раз я застала их рано утром, когда хотела искупаться.

Я не сразу поняла, чем они заняты — они словно танцевали, перемещаясь по каменной площадке. Но потом я разобралась, что танец был иного рода — они боролись. Тристан был без рубашки, в одних штанах, а длинные волосы перетянуты шнурком пониже затылка. Милдрют нападала, а брат герцога отражал нападение, и это получалось у него очень ловко — ни один удар, ни один захват не достигали цели. Потом они взялись за кинжалы — и сначала держали их в ножнах.

— Теперь давай открытым клинком, — сказал вдруг Тристан.

— Это слишком опасно, — возразила Милдрют.

— Я тебе доверяю, — улыбнулся он, нашел на ощупь ее плечо, скользнул ладонью по шее и погладил щеку.

Милдрют нехотя вытащила из ножен кинжал и начала атаку.

Их тренировка и правда была похожа на танец, я любовалась слаженными и отточенными движениями, пока не опомнилась и не ушла на цыпочках. Чем там развлекается странная парочка — пусть развлекается. Вряд ли король Рихард усмотрел бы что-то подозрительное в оттачивании боевых навыков.

Иногда лорд Тристан запирался у себя в комнате, и тогда Милдрют уныло бродила в коридоре под дверью его спальни. Когда я справилась, не заболел ли он, Милдрют коротко ответила, что нет.

— Хозяин грустит, — добавила она и отвернулась, давая понять, что не хочет разговаривать.

Но я не удержалась и спросила:

— Почему грустит?

— Не твое дело, — отрезала она.

Я пожала плечами и больше ни о чем ее не расспрашивала.

Однажды утром, после очередного дня грусти лорда Тристана, я проснулась от нежных свирельных переливов — кто-то играл незатейливую мелодию, приветствуя солнце.

Словно повинуясь колдовской силе, я встала с постели и, как была в ночной рубашке, с неприбранными волосами, вышла из дома.

Под сосной, у качелей, сидел лорд Тристан и играл на свирели.

Его музыка казалась такой же естественной частью окружающего меня мира, как море, как утро, как крики чаек над волнами. Не замечая меня, музыкант снова и снова повторял свой напев, и я не смогла удержаться и начала танцевать. Только танцевала не так, как исполнялись придворные танцы — держась прямо, как спицу проглотивши, с поклонами и реверансами. Я танцевала что-то странное, чего сама даже не смогла осознать до конца — на носочках, изгибаясь в поясе, встряхивая распущенными волосами и поднимая руки над головой. Как будто танец был моей молитвой этому миру, этому уголку спокойствия в бурном море жизни.

Свирель пела, и я чувствовала себя безмятежно-счастливой.

Тристан закончил мелодию и склонил голову к плечу, а потом спросил:

— Кто здесь? Это вы, Изабелла?

— Да, это я, — призналась я, несколько смущенная.

— Я разбудил вас, — сказал он. — Мне жаль.

— А мне не жаль, — возразила я. — Наверное, только этим утром я поняла, что снова вернулась к жизни.

— Вернулись к жизни? — он прислонился затылком к дереву. — А, вы про то, что жили в монастыре…

— Там было немного скучновато, — поторопилась согласиться с ним я.

— Но и здесь не веселее, — возразил он. — Вы не скучаете вдали от людей?

Я тронула цепи на качелях, и они качнулись неожиданно легко — даже без скрипа.