Жемчужина из логова Дракона

Он привалился к изгороди, оторваться, уйти отсюда не хватало сил. Как же он одинок! И целую вечность не бывал на родине. Словно угадав его тоску, женщина начала старинную колыбельную, родную и в то же время далекую, как потерянное счастье. Захотелось сказать ей хоть что–нибудь хорошее, чтобы у нее на сердце потеплело. И, понимая, что все это глупо и, может быть, даже опасно, он выпрямился в полный рост и бросил с неведомой прежде силой: «Я чувствую, как сильно бьется сердце…»

Илча вздрогнул всем телом. Он опирался на останки какого–то жилища, и руки его были черны, словно обуглены, как и здешние камни, когда–то аккуратно обтесанные и светлые, как скалы Бешискура.

А вокруг стеной стоял огонь. Крики, живые, человеческие надрывали сердце, но он ничего не мог поделать, сам бежал в страхе, прикрывая лицо от обжигающего дыхания пламени. Столкнулся с кем–то, упал, прокатившись по горячей земле, и снова вскочил, понесся прочь.

Он упал, когда ноги подсеклись. Сам не помнил, как выбрался, как вскарабкался на холм. Огонь бушевал далеко за спиной, волна покатилась дальше на юг, к Бешискуру.

Илча отлежался, восстанавливая дыхание, пополз, раздвинул колючую поросль, взглянул на долину. Вид застарелого пожарища немного прояснил разум. Не долго думая, он вылил на голову остатки воды из фляги. Не помогло. Несуществующий огонь продолжал жечь лицо.

О том, что неподалеку вода, он узнал от пролетавшей птицы. Не стал долго думать, как это его сподобило, потащился туда. И правда, за соседним холмом бежал веселый ручеек. Он широко растекался в спокойное гладкое озерцо, а потом переваливал за природную запруду и вновь журчал себе дальше.

Страшная долина осталась позади. И никого окрест. Илча разделся, улегся в воду, окунулся с головой. Холод помог придти в себя, вспомнить кто он такой и как попал в проклятое место, полное наваждений. Наконец, он изрядно замерз, выскочил, для верности взглянул в озерную гладь, чтобы уж совсем убедиться в правдивости происшедшего, и отскочил, вздымая брызги.

Из водной глади на него смотрело собственное лицо. Только вот… Теперь понятно, отчего ему все чудится огонь. Щека обожжена до волдырей, сгорела бровь, и неизвестно когда отросшая клочковатая борода хорошенько припалилась тоже. Илча кинулся за ножом, шипя от боли, кое–как отскреб свое обличье и опять уставился в водное зеркало.

Пещера Дракона стоила ему многого. На лбу и переносье пролегли заметные борозды, глаза запали, скулы заострились, губы истончились и побледнели. Человек из озера был по меньшей мере лет на пять старше Илчи. А то и семь, и даже десять. Ну, это, может, он перехватил слегка…

Да что же вокруг творится?!

Все Драконьи штучки? Как в пещере? Кто еще способен довести до такого?

Жемчужина, упало сердце. Больше некому. Такая красота снаружи и страшная сила внутри. И худшее из всего, что метаясь по пылающей деревне и слушая красавицу со светлыми волосами, он совсем себя не помнил. Точно стал кем–то другим.

Да было ли это на самом деле?

Нет, наваждение, поразмыслив, решил было Илча и снова запутался. Откуда тогда ободранное, обожженное обличье? И старое… точно время понеслось намного скорее, и день теперь шел за год.

Быть может, он совершил ошибку.

Но Ветер! Не мог же он шутя справиться со штукой, которая Илче вовсе не по плечу! Нет, слишком рано еще сокрушаться, просто надо обвыкнуть, разобраться. Стихотворец, небось, тоже не сразу приспособился, тоже помучиться пришлось. Зато потом — слава и почет. А Илча чуть что — и в горести ударяется. Какая уж там ошибка, просто сила неописуемая, вот сразу и не сообразишь, как приложить ее с пользой.

Он бдительно следил за собой до вечера, но вода сделала свое дело: и отрезвила, и успокоила. Наутро он с новыми надеждами тронулся в путь. И пока места вокруг тянулись пустынные, наваждений больше не случалось. Да и птицы теперь не спешили присматриваться к путнику, точно все стало как прежде. И попутчик исчез. Так, мелькнет тенью раз или два и скроется. А на третий день Илча вышел к деревушке горги.