Кроме этих вопросов, был еще один: каким образом Бараан-ага познакомился с Бинафшей? Будучи наложницей эмира, она не покидала гарем. Правда, сначала девушка работала смотрителем. Вероятно, тогда Асиф ее и приметил.
«Тебе не понять» — так сказала она Шекибе. И была права: Шекиба не понимала.
Три желтые канарейки — три певчие птички, запертые в клетке, висевшей на дереве во дворе, — вовсю распевали свои звонкие песни. Шекибе нравилось слушать птиц. Иногда она выходила во двор и, стоя под деревом, наблюдала за певуньями.
Прошло еще две недели. Спина у Шекибы совсем зажила. Жизнь тоже постепенно налаживалась. Войдя в ритм, в котором жил дом Асифа и Гюльназ, Шекиба научилась делать свою часть работы, оставаясь при этом незаметной и стараясь никому не досаждать, потому что по опыту знала: не стоит считать свое присутствие в чьем-то доме само собой разумеющимся, даже если это дом твоего мужа.
Однако Асиф стал более приветлив с Шекибой. Теперь он не только здоровался, но иногда перекидывался с ней парой слов. И все же встречи их оставались мимолетными и формальными — неизбежные встречи людей, живущих под одной крышей. Гюльназ уголком глаза ревниво наблюдала за ними, но, похоже, постепенно убеждалась, что Шекиба не стремится занять в доме положение, причитающееся жене, пусть и второй, и начинала воспринимать девушку как кого-то вроде экономки.
Через окно кухни Шекиба наблюдала, как одна из канареек клюет другую в голову. Та, на которую напали, и вторая пытаются улизнуть от агрессора. Они расправляют крылья, чтобы перелететь в противоположный угол клетки, но пространство слишком маленькое — всего один взмах, и птицы утыкаются в прутья решетки. Ничего не поделаешь. Канарейки усаживаются на жердочках и поют свою песню.
В тот вечер Асиф и Гюльназ ужинали в гостиной. Шекиба оставила дверь в свою комнату открытой, чтобы слышать их разговор.
— Свадьба состоится через три месяца. Во дворце полным ходом идут приготовления. Это будет грандиозный праздник.
— Сколько же, наверное, соберется гостей! — воскликнула Гюльназ.
— Сотни. Самые уважаемые семьи Кабула. У невесты тоже известная семья, с их стороны будет уйма народу. Что касается самого Амануллы — трудно представить более удачный выбор. Аманулла и Сорайя Тарзи. Хотя, насколько я знаю, эмир не в восторге, что его сын женится на дочери Тарзи-ага.[70]
— Почему?
— Тарзи-ага пишет то, что думает. А то, что думает Тарзи-ага, не всегда нравится эмиру Хабибулле. К примеру, он считает, что нам надо ориентироваться на Европу, учиться у них, перенимать опыт.
— Но мы совершенно иные люди. Во-первых, у нас мусульманская страна. С какой стати нам ориентироваться на Европу? — удивилась Гюльназ.
— Потому что Европа развивается, мы — нет. Хабибулла строит дороги, но этого мало. Тарзи-ага говорит о науке, об образовании — и не только религиозном. Эмиру это не по душе. Зато уши Амануллы открыты для слов будущего тестя. Он во многом разделяет его взгляды.
— Но Аманулла — не эмир.
— Он будет им. Я не вижу, чтобы кто-либо из его братьев претендовал на престол. Аманулла с самого детства воспитывался как будущий эмир. И он станет замечательным правителем, гораздо лучшим, чем его отец, который только и знает, что ездить на охоту да путешествовать по стране, таская за собой пышную свиту.
Гюльназ вздохнула.
Ее муж всегда с пренебрежением отзывался о Хабибулле. Она опасалась, что рано или поздно из-за своих высказываний он станет добычей дворцовых интриганов и сплетников. А если «добрые друзья» донесут эмиру, Асифу несдобровать.
Асиф заметил, что жена помрачнела, и тоже вздохнул, понимая, что сам же и заставляет ее беспокоиться.
— Я просто занимаюсь своей работой в министерстве, — сказал он. — У меня нет времени на беседы с Амануллой. Я больше не его советник. — Это был его способ сказать жене, что визиты во дворец остались в прошлом.
Гюльназ задумчиво смотрела на дверь гостиной, за которой был виден отрезок коридора. Она представила испуганную женщину, прячущуюся в дальней комнате, — вторую жену своего мужа. Интересно, сработает ли план Асифа, или он привел в дом еще одну бесплодную жену?
Шекиба дождалась, пока Асиф и Гюльназ закончат ужин и уйдут к себе, затем прошмыгнула на кухню, чтобы тоже поесть. Рис и тушеные овощи давно остыли, но Шекибе было все равно.