Жемчужина, сломавшая свою раковину

«Но я больше полугода жила самостоятельно на своей земле. И мне это не казалось нелепостью. Я прекрасно себя чувствовала — у меня был дом».

Однако Марджан не могла знать об этом. Шекиба не отваживалась никому рассказывать о тех месяцах, которые провела одна, похоронив всю семью. С ее стороны это был неслыханный по дерзости поступок. Так что незачем давать людям повод для новых сплетен.

— И довольно пустых разговоров! — чуть повысив голос, сказала Марджан. — Ни к чему хорошему они не приведут. — Она подумала, что если бы муж услышал, что они тут обсуждают, то наверняка бы рассердился. И даже если подобные мысли бродят в голове у Шекибы, хорошо, что девушке хватает ума не высказывать их вслух.

«Но я всегда была для отца дочерью-сыном! Вряд ли папа-джан вообще помнил, что я девочка. И я всегда работала вместе с ним, как работал бы сын. И что из того, что я девочка! Я жила одна. И обрабатывала поле. И могла бы жить так и дальше. Мне никто не нужен».

Шекиба сжала зубы.

В доме Азизуллы все были добры к ней. В общем, здесь было неплохо. Но покоя она не ощущала. Новая волна досады за семью, за ушедших близких захлестнула ее.

«Так не может продолжаться вечно. Я должна найти способ строить свою жизнь самостоятельно».

Глава 12 РАХИМА

Если Шекиба хотела изменить свою жизнь, то мне больше всего хотелось избежать перемен в моей. История прапрапрабабушки многому могла бы научить меня. Но к сожалению, я оказалась плохой ученицей.

Позже я не раз возвращалась к этой мысли: как долго мне удавалось бы оставаться бача-пош, не заметь нас мама-джан в тот злополучный день? Большинство бача-пош возвращались к обычной жизни, едва только вступали в период полового созревания. Но мама-джан не спешила снова переодевать меня в девочку, и даже когда у меня начались месячные, я все еще продолжала ходить в мужской одежде. Бабушка не раз предупреждала маму-джан, что это неправильно. Мама-джан соглашалась и обещала, что в следующем месяце обязательно заберет меня с улицы. Однако в качестве бача-пош я была настолько полезна ей, выполняя по хозяйству те обязанности, которые должен был бы выполнять отец, что мама никак не могла решиться на этот шаг. Я же порой не могла отделаться от ощущения, что становлюсь похожей на гостя, который слишком долго засиделся в чужом доме. В последнее время я стала перетягивать грудь куском ткани: мне не хотелось, чтобы мальчишки заметили под рубашкой выступающие бугорки сосков, достаточно и того, что у меня в отличие от них не начал ломаться голос.

И все же я была счастлива, что, как и прежде, могу гонять в футбол и отрабатывать броски тхэквондо — недавно мы с мальчишками страшно увлеклись этим боевым искусством.

В тот день у нас дома не оказалось красного жгучего перца, а папа-джан любил острые блюда. Этот-то перец и изменил всю мою жизнь.

Абдулла, Ашраф, Муньер и я шагали по нашей улочке. Так наша дружная четверка изо дня в день возвращалась из школы. Обычно, дойдя до дома, мы с братом сворачивали во двор, а мальчики отправлялись дальше — в свои ветхие маленькие домишки. Наш был побольше, но находился в таком же плачевном состоянии. Нельзя сказать, что люди в деревне как-то особенно бедствовали, однако бродячим собакам, привыкшим рыться в отходах, поживиться было практически нечем.

Иногда мы брели притихшие и усталые, иногда с криками и воплями неслись по пыльной дороге, на ходу перебрасывая друг другу пустую консервную банку, или устраивали забег — кто первым добежит до дома старой злой Халимы, спрятанного за каменной изгородью с железной калиткой ярко-голубого цвета.

Сегодня мы с Абдуллой шагали рядом. Наши с ним отношения были чуть иными, чуть более теплыми, чем с остальными. Абдулла привычным дружеским жестом обхватил меня рукой за плечи и, привалившись ко мне всем телом, принялся дразнить Ашрафа. Тот ответил боевым приемом — высоко подпрыгнув, вскинул ногу и лягнул пяткой воздух. Правда, прыжок был далеко не таким высоким, как ему казалось. Мы уверяли нашего друга, что его воображаемый удар пришелся бы противнику разве что по бедру, Ашраф же считал, что его башмак просвистел у нас перед самым носом. Муньер саркастично хмыкнул. Похоже, ему надоело, что Ашраф постоянно практикует на нем свои удары.

Наше увлечение боевыми искусствами превратилось в нечто вроде эпидемии. Мы без конца листали глянцевые журналы, где были изображены наши кумиры — бойцы тхэквондо, прыгающие, словно кузнечики, и вскидывающие ноги выше головы. Нам ужасно хотелось быть похожими на них, и мы старательно копировали их позы и движения.