Довольно часто я действительно все делала не так. Не так сидела. Не так готовила. Не так убирала дом. Я же чувствовала себя неудобно в длинных юбках, они стесняли движения, путаясь в ногах. Мне не нравилась моя растущая грудь. Иногда я снимала лифчик, который мама-джан купила мне перед свадьбой, и стягивала грудь полотенцем, словно надеясь таким образом остановить происходящие с моим телом изменения. Больше всего мне хотелось снова ходить в школу и носиться с друзьями по улицам.
Свекровь являлась к нам чуть ли не каждый день. Если дом, по ее мнению, был недостаточно хорошо убран, Гулалай-биби первым делом принималась выкручивать мне ухо, затем заставляла брать тряпку и под ее бдительным присмотром мыть полы во всех помещениях. Шахназ без зазрения совести все промахи валила на меня, свекровь с готовностью верила каждому ее слову и еще сильнее драла меня за уши.
Абдул Халик поддерживал мать и с не меньшим усердием пытался сделать из меня хорошую жену. Я ненавидела в нем все: его лицо, его желтые зубы, его дыхание на моей шее, его жесткую бороду, царапающую мне щеку. Иногда я пыталась вывернуться из его объятий, вспоминая, как это делают бойцы тхэквондо. Но чем сильнее я отталкивала его, тем крепче он сжимал меня. И хуже всего была отвратительная ухмылка на его лице. Как будто бы мое сопротивление доставляло ему удовольствие. Наверное, этому не стоило удивляться: в конце концов, он был полевым командиром, человеком войны.
Я ненавидела ощущение его абсолютной власти надо мной. Как часто я лежала без сна ночи напролет, свернувшись калачиком на своей половине кровати, и тихо плакала, мечтая лишь об одном: чтобы поскорее наступило утро и этот храпящий возле меня мужчина проснулся и наконец позволил мне уйти к себе в комнату.
Глава 25
РАХИМА
— А теперь попробуй. Видишь, соли не хватает. Когда добавишь немного соли, вкус совершенно меняется. М-м-м. Попробуй.
Шахназ еще раз помешала ложкой в кастрюле, где на дне плавились в кипящем масле нарезанные помидоры и лук. Она согласилась научить меня готовить несколько простейших блюд. Я сама попросила ее об этом. Шахназ оказалась падкой на лесть. Благодаря этому мне удавалось поддерживать с ней более-менее мирные отношения, что, во всяком случае, было гораздо лучше, чем конфликтовать.
— Теперь чувствуешь разницу? Потрогай ножом картофель. Он должен быть мягким. Видишь? Значит, сварился. Надо же, у меня просто в голове не укладывается: ты не знаешь самых простых вещей. Удивительно. Тебя, наверное, баловали дома? Ну, надеюсь, твои сестры окажутся не такими растяпами!
В том, что касалось кулинарных способностей моих сестер, я была абсолютно спокойна — Шахла и Парвин готовили почти так же хорошо, как мама-джан. Но при одной мысли о них мое сердце болезненно сжималось. Почти месяц минул с тех пор, как нас забрали из дома. Я часто думала, что теперь делает мама-джан. И казалось, видела отца, лежащего посреди гостиной после сытного обеда в клубах сладковатого дыма, улыбающегося и довольного.
— Шахназ, мне так хочется повидать сестер. Парвин совсем близко! Как думаешь, могу я навестить ее?
— Вопрос не ко мне, — пожала плечами Шахназ. — Спроси своего мужа. Или свекровь.
Я не была уверена, что это хороший совет и что она не пытается подстроить очередную каверзу.
Ежедневные встречи со свекровью не ограничивались ее визитами на нашу половину дома. Через несколько дней после моего водворения в семью Абдула Халика мне велено было явиться в главный дом, где жила его первая жена — Бадрия. Предстояла большая стирка, и они решили, что лишние руки не помешают. Бадрия была двоюродной племянницей Гулалай-биби и ее любимой невесткой. Абдул Халик относился к ней с уважением как к достойной жене, к тому же этот брак был в интересах всего клана. Однако с тех пор как он обзавелся двумя молодыми женами, Бадрия все реже бывала в спальне мужа. Это вызывало у нее чрезвычайное беспокойство, хотя я никак не могла взять в толк почему.
Вряд ли кто-нибудь решился бы назвать Бадрию красавицей. У нее был короткий вздернутый нос и толстые обвисшие щеки. Большое родимое пятно над верхней губой напоминало по форме жирную гусеницу, такую же жирную, как ее тяжелое, расползшееся после многочисленных родов тело. К своим тридцати пяти годам Бадрия родила пятерых сыновей и двух дочерей. Гулалай-биби любила детей Бадрии больше остальных внуков и вечно ставила их в пример другим женам, которые, по ее мнению, отвратительно воспитывали своих детей. Все это лишь осложняло и без того напряженные отношения между женами Абдула Халика и вносило разнообразие в жизнь самой Гулалай-биби.
— Бадрия, присматривай за девчонкой. У нее все из рук валится, всему приходится учить. Да оно и понятно — бывшая бача-пош. Представляешь, в таком возрасте — и бача-пош. Она даже не умеет вести себя как подобает женщине. Ты посмотри на ее походку, на эти стриженые волосы, обгрызенные ногти! Ее матери должно быть стыдно за такую дочь!