Жемчужина, сломавшая свою раковину

Бадрия была рассержена и обижена не меньше свекрови из-за того, что Абдул Халик взял меня в качестве четвертой жены. Но что она могла поделать? Как любой покорной жене, ей оставалось лишь прикусить язык. Да и в любом случае Бадрие не пристало жаловаться: она жила в самом большом из домов Абдула Халика, где комнаты были обставлены настоящей мебелью — кроватями, диванами, креслами. Ей даже не приходилось заниматься домашней работой: готовила кухарка, все остальное делала служанка. Кроме того, Бадрия считалась уважаемой женой, с которой Абдул Халик обсуждал важные вопросы, о чем она с гордостью трубила на каждом углу.

Жизнь дома текла однообразно, подчиняясь своему внутреннему ритму. Жены занимались детьми, Абдул Халик — своими делами, что бы под этим ни подразумевалось. Столкновения с талибами последнее время прекратились, однако почти каждый день он и сопровождавшие его вооруженные охранники рассаживались по трем черным внедорожникам и уносились куда-то, поднимая клубы пыли. Эта угрюмая свита окружала Абдула Халика с утра до ночи: стоило ему проснуться и встать с постели — охранники были тут как тут, они молча кивали головой, слушая распоряжения хозяина, и с подчеркнутой аккуратностью держались подальше от женской части дома. Во второй половине дня мужчины, собравшись в устланной коврами гостиной с раскиданными по периметру подушками, потягивали чай, ели плов, беря его руками из блюда, и обсуждали какие-то важные дела.

Женщины никогда не покидали пределов двора, девочки, дочери Абдула Халика, — тоже. Единокровные братья и сестры играли и дрались друг с другом, но отдельно — мальчики с мальчиками, девочки с девочками. Внутри группы и те и другие неплохо ладили, однако, если дело доходило до игры в футбол, сыновья первой жены объединялись в команду и сражались против сыновей второй жены. То же было и у девочек, которые из-за малейшего пустяка могли рассориться до драки, словно дикие кошки.

Бадрие не приходилось долго ломать голову, чтобы придумать для меня поручение. И хотя в доме было достаточно слуг, мне доставалась самая грязная работа. Похоже, издевательства надо мной доставляли этой женщине неизъяснимое удовольствие. Целыми днями я скребла полы, стирала детские пеленки, мыла туалеты. К вечеру кожа на руках становилась красной и покрывалась трещинами. Все, о чем я мечтала, — добраться до моей крошечной комнаты, упасть на тюфяк и провалиться в сон. Но даже ночного отдыха я зачастую была лишена. Абдул Халик требовал, чтобы я явилась к нему в спальню, и снова заставлял меня делать все те же ужасные вещи, что я делала накануне, и позавчера, и три дня назад.

Все внутри меня болело и ныло, я с трудом передвигалась, в трусы словно насыпали толченого стекла. Иногда я просыпалась среди ночи с воспоминанием о том, что он сделал со мной. Эти образы не давали мне уснуть. Я лежала, плотно сжав ноги и подтянув колени к подбородку, и молилась, чтобы он устал от меня и оставил в покое. Мне хотелось, чтобы месячные приходили чаще, потому что в такие дни он меня не трогал. Но менструации начались у меня лишь полгода назад и пока были нерегулярными. Единственным спасением стали фантазии, в которые я погружалась, пока муж сопел и кряхтел возле меня. Я закрывала глаза и воображала, что нахожусь где-то далеко отсюда, либо разглядывала пятна на обоях так, как люди смотрят на облака в высоком небе, и видела контуры разных животных и птиц.

Днем я часто посматривала в сторону соседнего дома, надеясь хотя бы мельком увидеть Парвин. Или представляла, что она вдруг заходит в наш двор и своей шаткой походкой направляется ко мне, обнимает, улыбается и показывает свой новый рисунок. Мое сердце разрывалось от тоски и жалости, когда я думала, во что, должно быть, превратилась жизнь Парвин, и от души надеялась, что ей не приходится делать все те мерзости, которые делаю я. Кроме того, из-за хромоты Парвин двигалась медленно и выглядела неловкой. Такие вещи часто раздражают людей. И если окружающие сестру люди похожи на тех, среди которых живу я, сестру наверняка наказывают. Мне и самой-то ежедневно доставалось немало оплеух за медлительность и неуклюжесть.

Наконец я не выдержала. Невыносимо было знать, что Парвин находится за соседним забором, и жить, не видя ее. Мне так хотелось взглянуть на ее лицо, увидеть глаза человека, который любит меня. Однажды, набравшись смелости, я решилась обратиться к свекрови.

— Ханум-джан! Ханум-джан! — Увидев Гулалай-биби идущей через двор, где я развешивала на веревке выстиранное белье, я бросилась к ней.

Старуха остановилась и развернулась ко мне, уже пылая злобой. Как только я подбежала к ней, она с ходу залепила мне пощечину.

— Что за манеры?! Что ты орешь как полоумная? Неужели до сих пор так ничему и не научилась? Ты же неслась по двору, словно сорвавшаяся с цепи собака!

Да, с моей свекровью шутки плохи.

— Ханум-джан, я хотела кое о чем попросить. Могу ли я навестить сестру? Уже больше месяца я не виделась с семьей. Моя сестра Парвин живет в соседнем доме, я так соскучилась и…