– Клянусь Аллахом, сегодня я убедился, что на твоей стороне сила, – продолжил узбек. – А я и мои люди – мы хотим служить сильному правителю. Дозволь присоединиться к твоему войску. Эта паршивая собака Ильяс-Ходжи мне больше не господин.
Тамерлан смахнул каплю пота, норовившую упасть на кончик носа, и наклонил голову:
– Ты действительно хочешь служить мне?
– Если ты примешь меня, – подтвердил Сулейман и снял мохнатую баранью шапку, обнажив смоляные волосы, обильно смазанные бараньим жиром.
– Хорошо, да будет так, – произнес Тимур. – Скажи, в вашем лагере за горой действительно восемь тысяч солдат?
– Да, – Сулейман улыбнулся. – Но для тебя нет ничего непреодолимого, правда?
Хромой предводитель задумался:
– Как сказать… Мы тоже понесли потери, может быть, не такие многочисленные, как вы. Желательно, чтобы солдаты в крепости не выступили против нас. – Его лицо внезапно озарила догадка.
– Сулейман, ты умеешь писать? Знаешь грамоту?
Эмир кивнул:
– Конечно, Тимур.
– Ты знаешь выражения, которые Ильяс-Ходжа использует в своих приказах, – продолжал Тамерлан. – Мы можем написать приказ о следовании солдат из гарнизона за Сырдарью – будто бы от его имени.
Черные глаза узбека Сулеймана хитро блеснули.
– А ты говоришь дело, Тимур. Думаю, у нас получится.
Новые друзья зашли в шатер и быстро состряпали приказ якобы от Ильяса-Ходжи. А вскоре нукеры злейшего врага потянулись к Сырдарье, пытаясь напасть на след своего господина.
Эмир Хусейн, облокотившись на камень, наблюдал за ними со злой усмешкой. Его коробило уважительное отношение к родственнику эмиров из вражеского стана. Он чувствовал, что Тамерлану суждено стать могущественным ханом – суждено, если этому не помешать, иначе в один прекрасный день он убьет и его, родного брата своей жены.
Мозг Хусейна работал день и ночь, придумывая всевозможные козни, – и не мог придумать ничего достойного. Тимур, по его мнению, был слишком умен и хитер, чтобы не разгадать его планы. Снова приходилось ждать удобного момента, чтобы низвергнуть родственника с той высоты, на которую он себя возносил.
Когда сын Тарагая, все это время провожавший солдат Ильяса-Ходжи глазами, подошел к нему, лицо Хусейна приняло доброжелательное выражение.
– Ты молодец, – сказал он Тамерлану. – Я бы не додумался до такого.
– Может, и додумался бы, – возразил Тимур. – Куда направимся, брат?
Хусейн почесал затылок, сдвинув шапку.