Жемчужина востока

— Я угадал! Этот прекрасный садик, казалось, мог принадлежать только женщинам!

Тем временем они подходили к селению. Марк шел подле молодой девушки, ведя лошадь в поводу за собой и удивляясь, что эта полуеврейская девушка так свободно отвечала на все его вопросы, как любая египтянка, римлянка или гречанка.

Вдруг из кустов справа выступил на дорогу Халев и остановился как раз перед ними.

— А, друг Халев, — сказала Мириам, — вот этот римский сотник Марк прибыл сюда посетить кураторов! Проводи его и его воинов в залу совета, да предупреди дядю моего Итиэля и других о его прибытии. Нам же с Нехуштой пора домой!

— Римляне всегда прокладывали сами себе дорогу, они не имеют надобности, чтобы еврей указывал им путь! — мрачно проговорил Халев и снова скрылся в кустах по другую сторону дороги.

— Друг твой, госпожа, не приветлив, — сказал Марк, провожая его глазами, — недобрый у него вид. Если кто-либо из ессеев мог совершить тот поступок, кажется, что только он!

— Этот мальчик никогда еще не убил даже крупной хищной птицы! — сказала Нехушта.

— Халев не любит чужих людей! — заметила, как бы извиняя его, Мириам.

— Я это вижу и, признаюсь, также не люблю этого Халева!

— Пойдем, Нехушта, — сказала Мириам, — вот наша дорога, а тебе, господин, с твоими людьми надо идти вон туда! Прощай!

— Прощай, госпожа, спасибо тебе, что указала мне путь! — отвечал Марк и пошел указанной ему дорогой.

Домик, отведенный ессеями Мириам и ее пестунье Нехуште, находился на краю селения подле странноприимного дома и был даже построен на земле этого последнего, но, конечно, отделен от него широкой канавой и довольно высокой живою изгородью из гранатовых кустов, обвешанных в это время года своими золотисто-красными плодами. Гуляя с Нехуштой вечером в своем садике, Мириам услыхала знакомый голос дяди своего Итиэля, окликавший ее из-за изгороди.

— Что тебе угодно, дядя? — спросила Мириам.

— Я хотел только предупредить тебя, дитя мое, что благородный Марк, римский центурион, будет жить в странноприимном доме все время, пока пожелает быть нашим гостем!

А потому не пугайся, если ты увидишь или услышишь, что в этом саду или дворе ходят воины. Я буду жить здесь все это время, чтобы заботиться о нашем госте, который, как мне кажется, для римлянина весьма вежливый и приятный человек!

— Я ничуть не боюсь его, дядя, — сказала девушка, — мы с Нехуштой уже успели познакомиться с этим римским центурионом сегодня утром! — И она, слегка краснея, рассказала о своей встрече с Марком на Иерихонской дороге.

— Ну, спокойной ночи, дитя мое, — проговорил старик, — завтра мы с тобою увидимся, а теперь пора на покой!

Мириам послушно вернулась в свою горницу и легла спать. Во сне все время снился ей молодой римский сотник.

Встав поутру, Мириам принялась за свое любимое занятие — лепку из глины. Ваяние давалось ей легко, так как она от природы имела дарование, и работы ее возбуждали всеобщее удивление путешественников, заглядывавших в селение ессеев, находя всегда покупателей. Деньги, вырученные за эти работы, шли на поддержку бедных. Мастерскою служил небольшой тростниковый навес в саду у стены, где Мириам ежедневно проводила по нескольку часов, и куда заходил ее старый учитель, теперь уже весьма преклонных лет старец. Под его руководством Мириам исполнила несколько художественных вещей из мрамора и теперь работала над мраморным бюстом дяди своего Итиэля в натуральную величину из обломка старой мраморной колонны, привезенной из развалин одного дворца близ Иерихона. Нехушта прислуживала ей.

Вдруг чья-то тень заслонила ей свет солнца, врывавшийся под навес. Подняв глаза, она увидела перед собой дядюшку Итиэля и с ним молодого римлянина.

— Не смущайся, дочь моя, — начал старик, — я привел сюда нашего гостя, чтобы показать ему твою работу!

— Ах, дядя, посмотри на меня! Разве я могу показаться кому-нибудь в таком виде? — воскликнула Мириам, протягивая вперед свои мокрые руки и испачканное глиной платье.

— Смотрю и ничего решительно не вижу! — сказал старик. — Разве что-нибудь не ладно?

— Я тоже смотрю и восхищаюсь! — сказал Марк. — Хорошо было бы, если бы мы чаще заставали женщин за таким прекрасным занятием.

— Ты смеешься, господин, — возразила Мириам, — возможно ли восхищаться полузаконченной работой новичка в деле искусства? Тем более тебе, видавшему лучшие произведения великих греческих мастеров, о которых я слыхала!

— Клянусь троном Цезаря, госпожа, — воскликнул он искренним тоном, — хотя я сам не художник, но самый выдающийся художник нашего времени Главк не создал бы подобного бюста!

— О, конечно! — улыбаясь, сказала Мириам. — Главк помешался бы, увидев его!

— Да, от зависти! Но скажи мне, что ты делаешь с этими произведениями искусства? — и он указал рукой на целый ряд работ, расставленных на полке под навесом.

— Я продаю их желающим, или, вернее, дяди мои продают их, а вырученные деньги идут на бедных!

— Не будет ли нескромно с моей стороны спросить, за какую цену вы их продаете?