Жемчужина востока

— Да, он говорил мне, он всегда был так добр ко мне, да благословит его Господь за все, что он делал для меня! — добавила Мириам.

— И да благословит Господь всех нас, живых и умерших! — сказала Юлия и, поцеловав Мириам родственным целованием, удалилась.

На другой день поутру, выйдя из своей комнаты, Мириам застала старого Галла в панцире и полном вооружении.

— Что это значит, Галл, здесь, в мирном Риме? — спросила девушка.

Тот отвечал ей, что получил приказ немедленно явиться к. цезарю Веспасиану, чтобы дать отчет о ходе дел в Иудее и о привезенных сокровищах.

Спустя три часа Галл возвратился и застал обеих женщин, ожидавших его в сильной тревоге, так как от воли цезаря могла зависеть дальнейшая участь Мириам, он мог потребовать ее к себе немедленно и таким образом лишить ее искренних друзей. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Из расспросов мужа Юлия узнала, что цезарь Веспасиан навсегда отставил Галла от военной службы, так как врачи признали, что нога его никогда не поправится и что он до смерти своей останется хром, но при этом, сверх обычной награды за заслуги, назначил ему пожизненно половинное содержание, тем не менее, старый Галл был опечален тем, что ему больше не бывать в бою.

— Полно тебе, Галл, — сказала Юлия, — тридцать лет ты воевал и проливал кровь. Теперь пора тебе и отдохнуть. Я в твое отсутствие успела сберечь немного денег, на наш век с тобой хватит, и благодаря милостям цезаря мы проживем безбедно. Но что, скажи, решил Веспасиан относительно этой девушки?

— Когда я доложил о ней цезарю, то Домициан, сын цезаря, будучи любопытен, стал побуждать своего родителя приказать привести ее сейчас же во дворец, и цезарь чуть было не произнес этого приказания, но вовремя одумался и замолчал. А я доложил ему, что девушка эта была очень больна и сейчас еще нуждается в уходе, и что, если цезарю будет благоугодно, то жена моя будет ходить за ней до возвращения цезаря Тита, который считает эту девушку своею военной добычей. На это Домициан снова хотел что-то возразить, но цезарь остановил его, заявив: — Это еврейская девушка — не твоя невольница, Домициан, а также и не моя, она пленница твоего брата Тита, пусть же она остается у этого доблестного воина, которому Тит поручил ее!

Он махнул рукой в знак того, что это вопрос решенный, и стал говорить о другом.

— Итак, Мириам, до возвращения Тита ты останешься у нас! — сказала Юлия.

— Да, до возвращения Тита, а затем? — спросила Мириам.

— А там боги одни знают, что будет! — досадливо отозвался Галл. — Но до того времени ты, Мириам, должна дать мне слово, что не сделаешь попытки бежать из моего дома, тогда ты можешь считать себя здесь свободной, помни, что я отвечаю за тебя своей головой!

— Будь спокоен. Галл! Куда мне бежать?! Да и я рада скорее умереть, чем навлечь на тебя хотя бы самую малую беду!

Так прожила Мириам в доме Галла и Юлии целых шесть месяцев, и если бы не мысль об ожидающей ее участи, то она могла бы считать себя счастливой среди этих добрых людей, любивших ее, как родное дитя.

Иногда Юлия брала ее с собой побродить по улицам Рима, и, затерявшись в толпе, Мириам видела богатых патрициев в их колесницах или на конях или в носилках и паланкинах, на плечах рабов, жирных, откормленных, наглых и самодовольных, видела и суровых, с жестким выражением лица и гордою осанкой государственных людей, сановников и судей, и закаленных в бою, грубых жестоких воинов, разнузданных юношей в ярких, крикливых одеждах, надушенных франтов с наглым взглядом и пренебрежительной улыбкой. С невольным трепетом помышляла бедная девушка о том, что настанет день, когда она станет невольницей одного из этих людей.

Однажды, переходя через площадь, Юлия и Мириам должны были остановиться, чтобы дать дорогу целой веренице пышно и пестро одетых рабов с длинными тростями в руках, расчищавших кому-то дорогу, за слугами шли ликторы со своими (fasces) note 3, а за ними следовала великолепная колесница, запряженная белыми конями, которыми правил небольшого роста красивый кудрявый возница. На самой же колеснице не сидел, а стоял, для того чтобы толпа могла лучше видеть его, высокий молодой человек с румяным лицом, в царском одеянии, с как бы потупленным от стыдливости взором. Наблюдательный глаз легко мог уловить, что он все время пытливо разглядывал толпу своими бледно-голубыми, точно выцветшими глазами из-под опущенных век, лишенных ресниц. На секунду взгляд этих тусклых голубых глаз остановился на Мириам, и она угадала, что послужила поводом к какой-то грубой шутке этого краснощекого юноши, так как его возница не мог удержаться от смеха, и Мириам почувствовала, что ненавидит этого человека всей душой.

— Кто этот румяный молодой человек? — спросила она у Юлии.

— Кто же, как не Домициан, сын одного цезаря и брат другого, ненавидящий одинаково обоих?! Это дурной человек, которого все боятся, и никто не любит!

Так шло время, Галл постоянно справлялся у всех прибывших из Иудеи воинов о Марке, но никто не видал, даже не слыхал ничего, так что Мириам решила, что его, вероятно, нет уже в живых.