Жемчужная Тень

И она объяснила, что оба мужчины работают в похоронном бюро за углом, поэтому с недавних пор у хозяина заведения появилась неделикатная привычка интересоваться, как у них дела, а у солидного — отвечать: «Бесподобно!»

И вдруг я отчетливо увидела картину, от которой мне сразу полегчало: вот они, мистер Забот и злополучный мистер Демона. Мои друзья смеялись над шуткой хозяина, а я, надежно укрывшись в коконе своего личного просветления, тоже улыбалась, не обращая внимания на немудреные подробности. Партнеры начинали работу как «Забот, Демона и Кo», а теперь известны под названием «Похоронное бюро Забот Демона». Мистер Забот предпочитает иметь дело с безутешными родственниками, а тело оставляет на попечение мистера Демона.

Забот Демона. Мне нравится думать, что мистер Забот и мистер Демона самоотверженно трудятся, каждый на свой лад справляясь с обязанностями, без которых никому не обойтись. По-моему, это выглядит очень трогательно и совершенно справедливо, когда мы, собираясь компаниями, чтобы провести вместе несколько часов, усердными возгласами прославляем союз Забот Демона. В каком-то смысле они являются опорой страны — как и Домохозяйка, или Гвардеец Колдстримского полка. Драгоценное воспоминание: как тем вечером в пабе, куда они зашли наскоро поужинать, оба сидели в слаженном молчании. Его нарушил только сморщенный мистер Демона: подняв глаза от своей тарелки, он пробубнил известное всей стране выражение, содержащее его фамилию, и, пережевывая полный рот капусты, стал ждать, когда хозяин еще раз нальет вина.

ПЕРВЫЙ ГОД МОЕЙ ЖИЗНИ

Я родилась в первый день второго месяца последнего года Первой мировой войны, в пятницу. Кто угодно подтвердит, что за весь первый год своей жизни я ни разу не улыбнулась. Я прослыла младенцем, улыбку у которого не может вызвать никто и ничто. Так уверяли все, кто знал меня в те времена. Уж как они только ни старались — и песни пели, и на руках меня тетешкали, и скакали вокруг, и гримасы строили. Позднее я не раз слышала об этом от родных и друзей семьи, а понимала еще тогда, с самого начала.

Вы наверняка вскоре услышите, а может, уже слышали о новой школе психологии, которая после длительных и рискованных экспериментов установила, что все детеныши человеческого вида рождаются всеведущими. Бодрствуя, младенцы узнают все, что происходит повсюду в мире, могут настроиться на любой разговор по своему выбору, подключиться к любым событиям. Все мы прошли через обладание подобными способностями. Только по прошествии первого года жизни нас отучают от них путем промывания мозгов, ибо наше непосредственное окружение требует, чтобы мы росли, пользуясь ими в практических целях. Постепенно наши всезнающие клеточки мозга отмирают, хотя их наследие обнаруживается у некоторых людей в форме экстрасенсорных способностей, а также у взрослых представителей отдельных первобытных племен.

Эта теория не нова. Как обычно, поэты и философы додумались до нее первыми. Однако научные доказательства уже собраны и обработаны. Вероятно, в какой-нибудь келье Гарвардского университета уже вносят последнюю правку в новый манифест. Со дня на день он будет представлен миру, и мир уверует.

Поэтому дайте мне высказаться первой, так как я абсолютно уверена в подлинности своих воспоминаний о прошлом. Моя биография, что я прекрасно сознавала даже в то время, началась в худший год, какой только выпадал этому миру. Прикованная к ложу и беззубая, не способная самостоятельно приподняться на подушке или издать хоть какие-нибудь звуки, кроме напоминающих о скотном дворе и полицейских сиренах, с совершенно неуправляемыми мочевым пузырем и кишечником, я была вдобавок угнетена непостижимым поведением двуногих млекопитающих, которые меня окружали. Эти одетые в черное существа, самки вида, к которому, по-видимому, принадлежала и я, говорили, что потеряли своих сыновей. Я много спала, чтобы не мешать им искать этих сыновей. Как особую булавку для моих подгузников, которую вечно теряли моя мать или кто-нибудь из ее подручных, на чьем попечении я находилась. Эти невнимательные женщины в черном сначала теряли своих мужей и братьев. А потом являлись с визитом к моей матери, кудахтали и ворковали над моей колыбелью. Мне было не смешно.

— До трех месяцев младенцы вообще не улыбаются, — уверяла моя мать. — Им и не полагается улыбаться, пока они младше трех месяцев.

Мой шестилетний братец маршировал туда-сюда с игрушечным ружьецом на плече:

Был славен герцог Йоркский,
Солдат он муштровал.
Все десять тысяч вел на холм,
Потом с холма их гнал.
Коль скажет «вверх» — наверх спешат,
Коль «вниз» — то вниз идут.
Коль ничего не говорит,
Их нет ни там, ни тут.

— Вы только послушайте его!

— Глядите, каков! Да еще с ружьем!