Жемчужная Тень

Мне было лет десять от роду, когда Россия перестала воевать. Я настроилась на царя, который со всем семейством стал узником, поскольку, видимо, его свергли с трона, так как незадолго до моего рождения в стране произошла революция. Об этом говорили все. Я настроилась на царя. «Ничто и никогда не заставит меня подписать Брест-Литовский мирный договор», — говорил он жене. А его, в сущности, никто и не просил.

В то время я спала по двадцать часов в сутки, набираясь сил. Судя по всему, что я узнавала в оставшиеся четыре часа, силы мне должны были понадобиться. Когда на моей частоте оказывался Западный фронт, он весь состоял из крови, грязи, расчлененных трупов, грохочущих ударов, беспорядочных вспышек света в ночном небе, взрывов и всеобщего ужаса. Поскольку сразу стало ясно, что я родилась в неподходящий момент мировой истории, будущее тревожило меня, тем более что я не могла даже приподнять голову над подушкой и в длину едва достигала двадцати дюймов. «Мне вправду хотелось бы быть лисой или птичкой», — писал кому-то Д. Г. Лоуренс. Уныло бредущий Иисус. Я засыпала.

Алое зарево, мечущееся по небу. 21 марта, пятнадцатый день моей жизни и немецкое Весеннее наступление, начавшееся перед моим утренним кормлением. Нескончаемая бойня. При виде этой сцены я насупилась и проверила, умею ли я пинаться. Попытка вышла жалкой. Разозлившись и с нетерпением ожидая прилива сил, я громкими воплями потребовала еды. После которой перестала вопить, но продолжала хмуриться.

Был славен герцог Йоркский,
Солдат он муштровал…

Кто-то качал мою колыбель. Никогда не слышала такой глупой песни. За Берлином и Веной люди умирали с голоду, замерзали, шли в атаку, бунтовали и шумели на улицах. Весь Лондон спешил на работу и бормотал, что пора заканчивать со всей этой чертовщиной.

Большие люди вокруг меня скалили зубы: это значило, что они улыбаются, следовательно, довольны или веселы. Они говорили о продуктовых карточках на мясо, сахар и масло.

— Когда же все это кончится?

Я засыпала. Потом просыпалась и настраивалась на Бернарда Шоу, который приказывал кому-то замолчать. Переключалась на Джозефа Конрада, который, как ни странно, говорил то же самое. Я по-прежнему считала, что услышанное не стоит улыбки, хотя теперь ее ждали от меня со дня надень. Я переносилась в Турцию. Завернутые во все черное женщины собирались в гаремах и тараторили: ля-ля-ля. Это было скучно, и я возвращалась домой.

Женщины в черном, но британки, появлялись и уходили. Вошел, кашляя, одетый в военную форму брат моей матери. Он отравился газами в окопах. «Tout la monde a le bataille!» [5]— призывал старый боров, маршал Фош. Он уже успел стать главнокомандующим союзных войск. Мой дядя выхаркивал собственные легкие и, не успев поправиться, был обречен вернуться на фронт. На его медных пуговицах плясал отблеск огня. К тому времени я уже весила двенадцать фунтов, потягивалась и пиналась для разминки, понимая, что мне предстоит провести в борьбе с ближними всю жизнь. Я ела шесть раз вдень и сумела подчинить себе большинство родичей к тому времени, как «Мстительный» был потоплен в гавани Остенде: в тот день я с особым рвением брызгалась во время купания.

Во Франции мобилизованные солдаты перебирались через груды трупов во время наступления, усеивали поле боя потерянными конечностями и вязли в грязи. Самые сильные воины всех фронтов погибли еще До моего рождения. Теперь стрелки прятались за баррикадами из трупов, солдаты с самого начала были болезненными. Я проверяла, все ли пальцы рук и ног у меня на месте, зная, что они мне еще понадобятся. В лондонском театре «Ройял-Корт» давали пьесу «Удалой молодец — гордость Запада», но иногда я переносилась в палату общин, звуки которой быстро убаюкивали меня. Как правило, я предпочитала Западный фронт, где выясняла истинное положение дел. Очень важно было сразу узнать все самое худшее о крови, взрывах и тому подобном, ибо, как говорят скауты, надо быть всегда готовым. Вирджиния Вульф зевала и тянулась за своим дневником. Право, по мне уж лучше Западный фронт.