Жемчужница (СИ)

Девушка горько усмехнулась все же, подумав про это, и тряхнула головой, переводя взгляд на сияющего от радости Изу и воскрешая в себе хорошее расположение духа.

Ведь у нее же есть Мана и Неа, верно? И у нее есть целый клан родственников, разве нет? Ее семья не канула в небытие совсем, существуют потомки.

И еще… у нее есть Тики. Который, кажется, только рад тому, что она не против притвориться его невестой. И есть Изу, ласковый маленький мальчик, рядом с которым она чувствует себя матерью и о котором мечтает заботиться.

Конечно, никто не позволит ей остаться на суше, но… если она сможет о чем-нибудь договориться с отцом, кто знает, вдруг… они смогут видеться?

На самом деле Алана не думала о том, как будет возвращаться назад в бухту. Она знала, что это будет сложно и во многом болезненно, и что отец будет злиться и отдаст ее за Линка, все верно. Но… как именно все это будет — как она отправится обратно, как будет расставаться с Тики, Изу и близнецами… она об этом не думала.

И не хотела думать.

Микк приобнял ее, мягко поглаживая по боку и иногда, наверное, непредумышленно спускаясь к бедру.

— Смотри, — улыбнулся он, показывая ей на алтарь, — сюда женщины приносят еду и обмениваются семейными рецептами. Так происходит четыре раза в год, зимой, весной, летом и осенью. И каждый раз еда соответствует времени года. Видишь, малыш, — тут он обратился к Изу, вникающему в беседу, и заговорил на имперском медленнее, чтобы мальчик лучше понял его, — вон там стоят столбы. Их каждый раз вкапывают заново. Столбы обливают горючей смесью и поджигают в знак почтения Альхону. Они горят с полуночи и до самого рассвета.

Ребёнок нахмурился, силясь понять странный обычай, и серьёзно кивнул, сосредоточено облизнувшись, отчего Алана хохотнула в кулак, пытаясь подавить рвущийся наружу смех, наполняющий её с каждой минутой все больше и больше — словно праздник проникает ей под кожу, впитывается в кровь, разгоняя по телу что-то невероятно лёгкое и прекрасное.

Или дело было просто в том, как красив и ярок в этот вечер был Тики, чья душа сияла так же сильно, как и раньше, но теперь не приходилось при взгляде на неё щуриться — словно солнце ласкало её своим мягкими лучами. Сразу же вспоминались одинокие деньки, когда Алана разваливалась на камне и грелась, млея и нежась в этом тепле, забывая обо всем на свете.

Около столбов собрались мужчины с бочками, и девушка, подняв взгляд в небо, покрывшееся звёздами, только сейчас заметила, что полночь так и не наступила.

— Праздничная ночь всегда длинная, — загадочно произнес Тики, заметив ее озадаченность, — а почему, никто не ведает. Говорят, так Альхон растягивает удовольствие, хочет, чтобы его чествовали подольше.

Алана рассмеялась все же такой догадке — и кивнула, не отрывая от мужчины сияющего взгляда.

— Значит, тут ты меня и танцевать научишь? — предположила она весело и, когда Микк охотно кивнул, хлопнула в ладоши. И только тут осознала, что отпустила его руку.

Что все это время они шли за руку, и пальцы Тики мягко сжимали ее ладонь. Мужчина смотрел на нее с улыбкой, свойственной людям, только что получившим какой-то подарок или совершившим открытие.

Это было торжество, ликование.

Потому что… Алана отпустила его — и даже не сразу это заметила.

Потому что ощущала себя в Империи в безопасности.

Вслух они друг другу ничего не сказали, но девушка как-то интуитивно чувствовала, что они оба знают о произошедшем.

И что несмотря на это ничего не изменится, и они будут продолжать везде ходить за руку, и Тики будет прижимать ее к своему боку и позволять наслаждаться своим теплом.

Музыка была веселой и ласковой, как будто кто-то специально звенел колокольчиками или что-то вроде, и совершенно не раздражала слух, словно являясь частью гвалта и суматохи, царивших на площади. Алана снова взяла Тики за руку, просто из приятной и полезной привычки не желая отходить далеко, и подмигнула.

— Ну раз согласился — тогда самое время начать, верно?

Она себя чувствовала такой лёгкой и воздушной, такой радостной и счастливой, таким ребёнком, на деле, той самой девочкой, маленькой русалочкой, которая грызла все подряд, смеялась над любой шуткой и мечтала стать дипломатом — путешествовать и налаживать контакты с другими странами.

Неужели это именно Тики сумел вновь пробудить её? Согреть, заставить вспомнить своё детство, себя саму, то, что пришлось спрятать глубоко внутри?

Мужчина лукаво заулыбался, погладив её по ладони таким приятным, даже интимным жестом, а музыка окутала ее с головой, забираясь в уши, заставляя чуть качаться ей в такт, и это было так прекрасно — эта близость, эта радость, эта атмосфера, — что Алана всё-таки рассмеялась, крепко зажмурившись.

Изу завторил ей, явно тоже вспомнив что-то своё (он вообще был очень вдумчивым и молчаливым, напоминал своей отрешенностью немного Издена — седьмого брата, всегда погруженного в свои мысли и теории), и девушка мимоходом подумала, как же они с мальчиком похожи: их обоих Тики буквально подобрал и согрел, объяв своей лаской и заботой.