Жемчужница (СИ)

Девушка зарылась носом в подушку на секунду, пряча слезы, и еще раз больно прикусила губу. Изу было не надо много, он уже засопел, но это не значит, что сама она может дать себе волю. До сих пор единственным человеком с тех пор, как она покинула бухту, которому она могла выплакаться, был Тики. Но теперь… даже его она от себя оттолкнула, и если так, на слезы у нее нет права.

Только если она не исправит все. А исправить она просто должна.

Алана уже села, собираясь уходить, когда дверь тихонько, почти неслышно скрипнула, извещая о приходе… хозяина?..

Девушка обернулась и скомкала в напряжении в кулаке ткань пышной юбки.

Перед ней действительно стоял Тики. Стоял — и смотрел, облокотившись спиной на дверной косяк. Уже не злой как будто, какой-то почти спокойный — и потухший.

Как когда еще на Марианне Алана сказала ему, что он слишком сияет, и потому ей страшно.

Что он как солнце, а она слишком давно не грелась в тёплых лучах, чтобы так легко и так быстро вновь привыкнуть к этому.

Алана подскочила с кровати, рванулась к нему, но тут же замерла на месте, боясь двинуться дальше — Тики наблюдал за ней, словно над чем-то раздумывал, и этот взгляд пугал её своим безразличием и усталостью.

Он… устал от неё?

От её выходок, от её переменчивого настроения, от истерик и странного поведения?

Алана сглотнула, закусываю губу, и судорожно вдохнула.

— Тики… — шепнула она, пытаясь объясниться, пытаясь сказать, что не хотела его унизить или расстроить, пытаясь показать, что винит себя в случившемся, даже если и не понимает до конца, что вообще не так произошло. Тики сказал, что она унизила его. Но как? Как она могла унизить его, если ничего оскорбительного не было в её действиях?

Однако Микк словно бы и слушать её не захотел.

— Я не хочу ругаться, — бесцветно проговорил он, ступая навстречу, но обходя в итоге её стороной, и Алана… вдруг ощутила, как сдавили грудную клетку чуть ли не до боли. — Оставь меня одного.

Девушка закусила губу, крепко зажмурившись, чтобы сдержать подступившие слёзы, и часто закивала, просто не зная, куда себя деть.

Куда-нибудь далеко, как видно. Чтобы Тики, которому она и правда надоела, которого она оскорбила, уязвила в чём-то, больше не видел её никогда.

— Д-да, конечно, прости, — сбивчиво пробормотала она, засеменив в двери. — Не буду мешать, прости, — выдохнула она, выйдя в коридор, и, глубоко вздохнув, чтобы позорно не расплакаться как мелкая русалочка, прислонилась спиной к прохладной мраморной стене.

И — тут же об этом пожалела. Лучше бы она осталась в комнате у Тики, и они рассорились окончательно. Лучше бы так, чем видеть перед собой светлый силуэт на подоконнике.

Линк сидел и, как видно, ждал ее, сверля взглядом дверь и явно только каким-то чудом решив не задевать Тики — ведь он наверняка видел его.

— Любовь твоего человека оказалась недолга, — пустым голосом заметил Говард, чуть отводя взгляд и глядя теперь куда-то поверх макушки Аланы. — Так же мимолетна, как и он сам, вестимо? — он вскинул бровь и спрыгнул на пол, определенно готовясь сопровождать Алану до ее покоев.

Девушка стиснула зубы, решив ничего на это не отвечать, и отвернула голову, отталкиваясь от стены и направляясь к себе. О нет, теперь на слезы она точно права не имела. Только не при этом… этом… не при нем! Она не опустится до такого!

Однако Линк, неотступно следующий за ней, кажется, и не думал замолкать.

— Люди мимолетны как эти их земные букашки, — протянул мужчина задумчиво, как будто в пространство, — бабочки или комары. И чувства у них такие же — и любовь, и ненависть. Одно только не меняется — жажда наживы. Ты ведь заметила это, да? — он поравнялся с ней и склонил голову к плечу; светлые волосы рассыпались по спине.

Алана подумала о том, что черные кудри Тики ей нравятся куда больше, и уставилась перед собой. Она не должна с ним разговаривать и как-то ему отвечать. Она ему вообще ничего не должна, он всего лишь страдающий манией преследования тритон. И, как видно, не только манией преследования — еще и манией собственного величия.

Которое, наверное, хотел заработать, отдавая ей приказы убивать невинных.

Потому что… у них и правда могло что-нибудь получится. Линк не так уж и плох на самом деле — в его голове лишь желание защитить свой народ, и это желание затмевало ему разум. Это желание вынуждало идти его на крайние и жестокие меры, эта мания заставляла его жаждать всё больше и больше. Ему нужно было оружие — и он видел это оружие в Алане.

Но оружие существует не только для того, чтобы атаковать — и если бы Говард понимал это, то у них и могло бы что-нибудь выйти.

Но сейчас… белоснежная душа тритона с одной-единственной червоточиной, словно трещиной в прекрасном айсберге, мозолила глаза и действовала на нервы.

Неужели всего одна эта кривая чёрная расселина не позволяла Линку быть кем-то большим, кем-то лучшим, чем просто зазнавшийся управитель, которого следовало поставить на место?