— О духи, ну что ж ты за дура… — проворчал он устало. — Я-то северные ритуалы знаю, а ты вот в человеческих отношениях ни манты не смыслишь! — прикрикнул он снова — как будто в желании дозваться до нее, у упор его не слышащей. — Тики уязвило даже не столько то, что ты сама вступила в бой — это можно политически объяснить. Но ты не сказала ему ничего, — принялся пояснять он, размахивая руками и вынуждая невольно улыбаться сквозь брызнувшие-таки слез; Рогз делал также, и Алана едва сдержалась. — Да, это ничего не изменило бы, но хотя бы номинально он принял участие в судьбе Изу, который, на минутку, его сын! Это было бы неприятно, но не смертельно! А здесь ты все это по сути за его спиной провернула! Ты честь его оскорбила! — тут Лави выпрямился вдруг и скрестил руки на груди, словно заподозрил, что она его не слушает и решил проверить. — Знаешь, как имперские мужчины кичатся своей честью? Рассказать?
Алана стушевалась и отвела глаза.
Вот об этом она не подумала совершенно. О океан, и правда, что она за дура такая! Свое-то собственное самолюбие холила и лелеяла — хвост изувеченный показывать не желала, гадостей Тики на корабле наговорила, когда тот с платьем ошибся, с Неа разговаривать не хотела из-за дымки вокруг его души… А сама всех же и ранит — словами, действиями и даже плавниками, сожри ее манта!
— Я… я… я не хотела ничего такого… — жалко проблеяла она, прикусив губу и принявшись в волнении щелкать костяшками пальцев, пока Лави сверлил ее снисходительным взглядом.
— Не хотела она, — наконец завел глаз он — и вынес вердикт: — А вышло так, как вышло! И теперь придется тебе подождать, — прямо как на корабле в самом начале — ждать, наблюдать и осторожно подступаться.
Алана сердито поджала губы и дернула себя за серебряную прядь — и только тут опомнилась.
Линк же ей волосы пообрезал. И коса распустилась.
Вот же дрянь.
Она теперь словно вновь окунулась в то время, когда была безумной ведьмой — одинокой и желавшей уничтожить всё вокруг, а потом сдохнуть и самой следом.
Алана глубоко вздохнула, в спешке заплетая простую косу и вскользь замечая, что теперь за волосами ухаживать будет легче. В который раз уже она лишается их за эти четыреста лет?
— Ладно, — вдруг отвлёк Лави её от не самых радужных мыслей, и девушка осознала, что они уже успели прийти к её покоям, — тебе нужно бы отдохнуть, а то на тебе лица нет, — спокойно проговорил он, но в лице его читалась плохо скрываемая забота, словно бы парень переживал, но не знал, как это показывать.
Потому что все эти четыреста лет ненавидел её и желал убить.
Алана насмешливо усмехнулась себе под нос, и Лави всё же озабоченно нахмурился, после чего обречённо вздохнул, закатив глаз.
— Давай-давай, зубастая ведьма, пока не успела надумать ещё чего, — пробормотал он, буквально заталкивая её в спальню и качая головой. — Если что, зови, — спешно доложил парень и закрыл дверь, будто стеснялся такой заботы со своей стороны. Алана вновь хмыкнула себе под нос с этой злой иронией, дёргая себя за косу и не зная, что делать.
Она не хотела думать.
Но мысли сами лезли в голову.
Эгоистичная мерзавка, плюющая на других людей — вот ты кто, Алана. Не нашла важным поинтересоваться мнением мужчины, которого любишь. Решила сделать всё сама — хотя ты уже больше не одна, хотя у тебя уже есть (наконец-то есть) те, кто заботятся о тебе.
А ты как обычно жалишь своими шипами, даже не разобравшись.
Идиотка.
Девушка рассеянно огляделась — комната была слишком пустой и большой для нее одной — и прошествовала к кровати. Сегодня Тики определенно не придет ее греть, так что придется как-то самой справляться. С собой и со своими призраками. Они почти отступили, но ей было все еще страшно.
Что ж, когда-то и у Тики должно было лопнуть терпение. Удивительно, что он вообще продержался больше недели.
В одиночестве было слишком много непривычной тишины. Алана легла и завернулась в одеяло, не потрудившись раздеться или что-то вроде. Сейчас ей было ужасно наплевать и на душистую ванну, которая отбивает рыбный запах от ее кожи, и на слишком легко мнущуюся ткань ханбока… Вообще на все. Ей хотелось просто хоть немного согреться после изнуряющего сражения — и скандала — с Говардом, потому что по телу шли мурашки от одного только воспоминания об этом.
Вот только одеяло как-то не слишком грело.
Но Лави был прав — ей стоило отдохнуть. Алана закрыла глаза — и провалилась.
Она как будто падала в какую-то глубокую океанскую впадину — медленно погружалась вниз, преодолевая сопротивление воды и чувствуя, как ее обнимает ледяными руками безразличие.
Как будто снова возвращало в те дни, когда Линк делал ей комплименты, называя ледником, а море шипело и бросалось высокими шквальными волнами на подплывающие к бухте корабли.
Да и было ли что-то еще кроме этого?
Только Алана, море, камни — и белоснежные с серебром парусообразные плавники. Отшельничество и одиночество, заточение и безумие.
Безопасность?..