Жемчужница (СИ)

Девушка коротко рассмеялась, жмурясь и отпуская его. Вытянулась, выгнулась, устроилась рядом с ним и легкомысленно поведала, лениво растягивая слова:

— Мы их сжигаем в храмах.

Мужчина вскинул брови, приподнимаясь на локте, и рассеянно улыбнулся.

— А зачем?

Шальная ведьма порозовела — то ли от внезапно накатившего на нее смущения, то ли от удовольствия — и, отбросив со лба растрепавшиеся волосы, заложила руки за голову.

— Мы верим, что чешуя с этих плавников, самая чистая и невинная, — сказала она негромко — и залилась румянцем по шею, — со временем становится жемчугом.

И столько ласки было в ее словах, словно это действительно было так. Ее лицо из хитрого вновь стало нежным, тонким и светлым — таким, каким было почти всегда, стоило только ей заговорить о своей культуре и родине.

Микк ласково скользнул кончиками пальцев по ее груди и пощекотал сосок — просто так, почти даже не обращая на это внимания, на секунду погружаясь в задумчивость и вспоминая вдруг все эти легенды о русалках.

— Так вот почему жемчужница на самом деле, да? — озарило его наконец. А сколько на суше сказок об этом сложено! Но у сирен, видно, все иначе…

Алана согласно кивнула.

И, видимо, у сирен все это и было правдой.

Тики осторожно взял тонкие волнистые плавнички, встряхивая их и под смущённый взгляд девушки наблюдая, как серебрятся они в свете луны, и аккуратно положил на прикроватную тумбочку, любуясь румянцем на щеках русалки с несколько секунд и все же вновь припадая к её губам.

Всё-таки, теперь она была его женой (осталось только уважить уже планирующую пышное венчание мать), и никто не смел ему запретить наслаждаться Аланой столько, сколько вздумается, не так ли?

Ни Линк, ни Мариан, ни даже сам океан.

Мог ли Тики вообще подумать тогда, когда только столкнулся с наивной на вид и безбожно прекрасной русалкой, словно сошедшей с гравюр, что сейчас будет целовать её и гладить по хвосту, вызывая мелкую дрожь и судорожные стоны? Мог ли Тики представить, что Алана, сказавшая, что он сияет слишком ярко для неё, что ей невозможно взглянуть на него, что он буквально сжигает её своей душой, сейчас будет так трепетно ластиться к нему и сверкать глазами на каждое его движение?

Мог ли Тики мечтать, что после того, как она потеряла свои пышные развесистые плавники, напоминавшие ему паруса любимой Марианны, у него вообще будет возможность прикоснуться к ней?

Конечно же, не мог.

Но именно так всё и было.

Они целовались и ласкались до самого утра, когда небо, на которое ещё не выкатилось солнце, на востоке окрасилось розоватые цвета и когда с улицы ветер донёс первые разговоры торговцев и крестьян. Алана, умудрившаяся вновь окольцевать его хвостом и оправдавшаяся тем, что так ей нравится больше, в итоге прикорнула у Тики на плече, и не было в её лице больше той бледной муки, какая иногда проскальзывала в нежных чертах. Словно бы сегодня ночью вместе с плавниками растворились и её последние переживания, горестные тяжёлые мысли и воспоминания. И если это было так, то Микк был бы счастлив.

И почему-то он был уверен, что именно так всё и было. И потому — все было хорошо.

Потому что, кажется, и его собственная вина, копившаяся с того самого дня, когда в далёком, казалось бы, прошлом убили светловолосого мальчика, растворилась.

Стоило ли говорить, что за одно только это Тики был готов носить русалку на руках?

Они со всем вместе справятся: Алана, как и обещала, будет буйствовать у него из-за спины, явно нагоняя страх на всех, кого можно (и кого нельзя, с горьким вздохом подумал мужчина), а он будет защищать свою семью, независимо от того, зовут его отцом или нет, видят в нём ребёнка или нет, признают его сильнее и слабее… все это было так не важно, по сути своей, — потому что Тики был счастлив.

А если он был счастлив, — смысл желать и искать чего-то большего?

Мужчина улыбнулся своим мыслям, вдыхая аромат морской соли, слыша крики чаек и ощущая мерное дыхание на своей шее, погрузился в спокойный сон, думая, что всё сложилась как нельзя лучше.

========== Штиль ==========

Изу большим комком снега влетел в залу — высокий, обманчиво-тонкий, в белой рубашке и светлых шароварах — и смачно выругался, честя наглых девчонок такими непристойными словами, что малость засмотревшийся было на сына Тики побагровел. Малыш вытянулся за эти шесть лет и, хоть не называл его отцом, волосы отпускал, похоже, по его примеру — даже лентой такой же затягивал, хотя на его пушистых волосах бархат скользил, и кожаные шнурки бы подошли лучше, однако это не давало ему возможности так выражаться! Хотя бы не в присутствии родителей!

— Изу! — прикрикнул он укоризненно — и обессиленно взмахнул руками. — Прекрати!

Юноша сразу надулся и вызывающе скрестил руки на груди.