Жена башмачника

Стол был застелен белой скатертью, зажженные свечи освещали лучший фарфор Энцы. На кухне была и Бетси, подруга Антонио, только что окончившая школу медсестер. Повязав поверх форменной одежды фартук, она размешивала салат. Анжела, которой недавно исполнилось четырнадцать, суетилась у плиты в линялых джинсах и джемпере Антонио. Волосы она замотала полотенцем.

– Простите. Не успела переодеться. И не хотела закапать томатным соусом праздничную блузку.

Бетси одной рукой приобняла Анжелу:

– Я сказала ей, что она хороша как есть.

Антонио поцеловал Бетси:

– Как и ты.

В этот вечер они устроили скромный пир: spaghetti pomodoro, салат из свежих овощей и шоколодный торт. Они вспоминали забавные истории про каток, баскетбол в средней школе и тот вечер, когда Бетси упала во время танцевальных соревнований на Сербских днях. Энца наблюдала за сыном, впитывая взглядом, запоминая каждую его черточку и мечтая, чтобы этот вечер никогда не кончался. Она молилась, чтобы ему очень, очень, очень повезло и чтобы в один прекрасный день он вернулся домой.

Летом Антонио отплыл из Нью-Хейвена с военными моряками. Накануне он позвонил домой. Энца за последние месяцы стремительно поседела. Тревога не оставляла ее ни на минуту.

В последующие месяцы она жила от одного письма Антонио до другого; разворачивала их сразу же, как только доставала из почтового ящика. Заколкой вскрывала конверт и принималась читать. Перечитав не меньше дюжины раз, Энца убирала письмо в карман, где и носила, пока не приходило следующее. Последнее письмо лишь усилило ее тревогу. Антонио писал об отце, чего никогда раньше не делал.

15 февраля 1943 года

Милая моя мама,

Не могу тебе точно сообщить, где я нахожусь, но каждое утро я вижу вокруг лишь голубой простор. Трудно поверить, что за этой красотой, в самой ее глубине, может скрываться коварный и проворный враг.

Я много думаю о папе. Мне ужасно тебя не хватает, и мне очень не нравится, что ты в Чисхолме одна. Мама, когда я вернусь домой, давай поедем в твои горы. Я хочу увидеть луга Скильпарио и монастырь, в котором папа рос. Он хотел, чтобы мы туда съездили, и нам непременно нужно это сделать. Пожалуйста, не плачь по ночам. Я в безопасности, в хорошем полку, с отличными парнями. Несколько человек из университета Миннесоты, остальные из Техаса и Миссисипи, а один парень из Висконсина, мы зовем его Виски. Он рассказывает длиннющие истории об этом своем Висконсине. Мы даже иногда начинаем умолять его замолчать, говорим, что с нас хватит, но чаще слушаем, пусть себе болтает. Он у нас вместо радио. Люблю тебя, мама, мое сердце принадлежит тебе, и я скоро буду дома.

Антонио

Энца отложила работу – аккуратно свернув пальто из универмага Блумквиста, которое подгоняла.

Почтовый ящик она проверяла каждое утро. Если письма не было, она надевала пальто и долго-долго шла пешком по улицам до почтового отделения. Там она просматривала ежедневно обновляемые списки погибших. Она не единственная завела такую привычку. Каждая мать в Чисхолме, чьи сын или дочь воевали, делала то же самое. Хотя порой они и притворялись, будто пришли по какой-то почтовой надобности, но все знали правду друг о друге.

Весной 1944-го в Чисхолм, штат Миннесота, приехала Лаура Хири Чапин. Ее Генри учился в закрытой школе, и Лаура могла сопровождать Колина в поездках по стране. Он теперь продюсировал выездные постановки Метрополитен-опера.

Как только Анжелу приняли в Джульярдскую школу[103], Энца позвонила подруге, которая как раз собиралась в Чикаго на премьеру «Травиаты». Лаура сказала, что с удовольствием сделает крюк и заедет в Чисхолм, а потом самолично доставит Анжелу в Нью-Йорк. «Ведь на что иначе лучшие друзья?» – повторила она свою давнишнюю присказку.

Лаура изменилась мало, все такая же высокая, гибкая и уверенная. Разве что рыжие волосы чуточку потемнели. Она была сама элегантность – от костюма от Мейнбохера[104] до стильных французских саквояжей с итальянской отделкой.