Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ)

Нежить — аристократка просияла лицом:

— И прелестно! Просто прелестно. Буду тебе очень благодарна, Эмелина, за предоставленные услуги… Взамен этого обещаю не доставлять вам неудобств. Уверяю, что ни в коем случае, не начну греметь цепями и бродить по коридорам, пугая слуг. Напротив, окрепнув телом и внутренней, теперешней моею Сутью, смогу оборонить Дом, если такое потребуется. Думаю, вместе с вашим зверьком… как ты его называешь, Масик? Так вот, вместе с Масиком мы составим чудесный тандем. Что скажешь, девочка?

Эмелина кротко улыбнулась, безотчетно скопировав это мягкое движение губ с улыбки свекрови. Подспудно юной магичке очень хотелось быть похожей на эту лощенную красавицу, уж так хотелось! Также двигаться, говорить, также выглядеть…

— Конечно, — проговорила, искренне желая, чтобы свекровь не изменила своих решений — Оставайтесь, мы будем только рады! Но вот… Анелла, несколько раньше вы сказали, что, пока у вас есть хоть одно незавершенное дело, вы не сможете, ну… упокоиться. Так и как теперь? Дишен наказан…

Свекровь покачала головой:

— Я немного слукавила. Видишь ли, дорогая… Невинно пострадавшая Душа, мне подобная, имеет право на выбор. Уйти ли по Ту Сторону, остаться ли в этом Мире, даже обрести физическое тело — решать только мне. И я выбрала. Погощу здесь. «Доживу» тот срок, который у меня отняли. Повторюсь… Не беспокойся ни о чем. Никому из живущих в Доме Ланнфель я не причиню вреда. Далее. Дишен наказан, да. Но есть и ещё один…

— Кортрен? — Эмелина склонила голову — Ну да, ведь он исполнил… он убил. Вы его тоже… поглотите?

Усмешка, на этот раз ледяная, изогнула красиво очерченные губы нежити:

— Нет. Зачем же? Возвращать долги стоит тем же, чем они были взяты. Той же монетой. Кортрена я просто убью, дорогая. Вот для этого мне и пригодится…

«Окрепшее физическое тело! — чуть не выпалила Эмелина, впавшая в короткий экстаз и гордясь своей догадливостью — Уууй, какая я умная! Просто потрясающе…»

Безошибочно считав радость с лица невестки, Анелла рассмеялась:

— Ну вот, ты и сама всё поняла. Ты достаточно проницательна, Эмми. Но, однако же… Мы немного заболтались. Близится рассвет, а это время суток для меня губительно… Пока. Покажешь мне мою комнату, милая?

…Устроив нежить — свекровушку в одной из гостевых комнат, Эмелина вновь спустилась вниз и быстро разыскала Диньера. Вольник всё ещё возился в купальне.

— Дверь навесил, — сообщил он, отряхнув руки от пыли — Анелла дверь выломала своим… этим… Пришествием. Ну и как она? Останется с нами… Да?

Последний вопрос прозвучал настолько робко, что сердце льерды Ланнфель начало таять, а глаза заблестели слезами. Вот же пропасть, а? Ведь только что она готова была прибить Приезжего за то, что не пришел говорить с матерью…

— Твоя мама, она просто чудо, Диньер! Я поселила её в одной из комнат наверху. Да, она остается. Оказывается, у неё есть такая возможность… Ох… Я лучше утром тебе всё расскажу, ладушки? Устала, сил нет.

Крутящийся под ногами Масик поддержал решение Хозяйки парой тихих «мявов» и утробных мурканий. Тут же, вспрыгнув на широкий край купели и устроившись на нем, зверек принялся вылизываться, тщательно и яростно.

— Да, Серебрянка, — согласился Ланнфель — Идем спать. Знаешь, ты иди, а я… я приду. В какой комнате ты разместила Анеллу, говоришь?

…В спальне он появился нескоро.

Осторожно, стараясь не разбудить супругу, присел на постель, оглянувшись на медленно светлеющее окно.

Стащив с себя рубаху, вздохнул рвано, глубоко и болезненно. Вздох этот был таким, ровно не его матери перерезали горло, а ему самому…

— Миленький, — на обнаженное плечо легла маленькая, теплая ладонь — Котик мой, поговорили, да? Я не буду ничего у тебя выпытывать, Диньер, клянусь, ничего… Сама себе отгрызу язык, если спрошу неудобное… Сейчас просто иди ко мне, обними меня… Мой милый, мой хороший…

Глава 56

Ах ты…

Он ведь твёрдо был уверен, что драгоценная глубоко спит! Поэтому и крался вором, давя тяжелыми шагами ночной свет, тая в груди духоту и осколки давних, ещё совсем детских слез. Впившиеся в застывшую студнем мякоть памяти надежно и глубоко, беспокоили они редко, либо не беспокоили вообще.

До этой минуты.

Зачем, зачем у простушки Эмми такие маленькие руки, такой теплый голос⁈ Для чего такой чуткий сон, что разрушить его может такая малость, как шаги или рваный выдох?

— Диньер, миленький!

К чему это «миленький»? Самое, что ни на есть, дурацкое слово. Глупое. Убогое! Так почему от него душу щиплет, ровно если б в открытую рану теперь сыпали крупную соль…

Резко обернувшись на ласковый шепот, вольник уткнулся лицом в грудь жены.

Полуобнаженную, нежную, сладко пахнущую духами, мыльной водой и кровью, бродящей и бурлящей глубоко внутри маленького, сильного тела.

— Эмелина, — выдохнул, отвечая на объятие и прижимая супругу к постели — Эмми…

— Подожди, — прошептала она, сдавив горячие пальцы мужа своими — Послушай меня. Диньер, мой милый, близость с тобой желанна мне, но… Подожди немного.

Вдохнув коротко, продолжила: