В кабинете у Юристки Катя зажалась и отупела: так происходило всегда, когда приходилось говорить с посторонними о Драконе. Юристка – молодая, энергичная и улыбчивая девица – старательно пытала её так и эдак, то наступая, то переводя разговор в мирное русло. Катя сидела напротив, разложив на шоколадно-коричневом, наверное, очень дорогом столе аккуратными стопочками свои жалкие бумажки, и ничего не понимала. Округлые и тяжеловесные слова Юристки летели теннисными мячиками, не попадая в цель.
Здесь, в этом аккуратном кабинете с лакированными столами и сияющим чистотой кустиком алоэ, она чувствовала себя глупой деревенщиной из города П., которая ничегошеньки не понимает в обычной жизни взрослых людей. Кате никогда не удавалось полностью избавиться от пыли на его драконьих листьях, и в итоге она избавилась от самого алоэ. Она угрюмо рассматривала поцарапанные носки своих армейских ботинок и казалась самой себе жалкой и ничтожной.
От красивых рассуждений Юристка перешла к укорам, словно заранее готовила к провалу. Она пеняла Кате за то, что не было сделано вовремя: она не заявила в полицию в П., когда обнаружила венок, не снимала на камеру вспышки драконьего гнева, не заставила его пройти осмотр у психиатра….
Проговорив, вернее, прослушав, Юристку в течение часа, Катя потерялась окончательно. Волны информации били со всех сторон, и она вся содрогалась под их напором. Оглушенная, отяжелевшая от непонятных терминов, она вышла, пошатываясь, на влажный оттепельный воздух и расплакалась горько, как в детстве.
18