Жена Дракона

Дракон придвинулся ближе и что-то спросил. Женщина сначала ответила односложно, даже отодвинулась, но он продолжал говорить, активно жестикулируя, потом указал на одно из колёc, бодро соскочил со скамейки и опустился на корточки.

Катя уже знала развязку истории. Она отошла от окна и потянулась за туркой. Дракон собирает группу поддержки. Ему нужны зрители и болельщики.

Катя с Танюшей вышли из дома ровно в полдень. День был пасмурный, ветреный, но на бульваре, как назло, было полно народу. Если они хотят хлеба и зрелищ, то второе получат точно.

Она, конечно, догадывалась, что будет, но такого не ожидала. Дракон в очередной раз продумал всё до мелочей. Это так в его духе…

Катя вышла к зрителям в старом пуховике для прогулок и с нелепым пучком на голове. На Драконе была яркая финская парка, чистые светлые джинсы и начищенные до блеска офисные туфли. И во всём этом великолепии он рухнул перед ней на колени.

Это оказалось настолько неожиданным, что Катя отпрянула назад, к спасительной двери подъезда, поспешно толкая за спину Таню. Будь они в Древнем Риме, толпа, наверное, взвыла бы от восторга.

– 

Я больше не могу, – выкрикнул Дракон – ни истерично, ни визгливо, прекрасно поставленным голосом. – У меня сил не осталось. Я с ума схожу, Катюша.

Спиной Катя ощущала дрожь, которая колотила Танюшку.

– 

Встань, – пробормотала она, едва разлепив спекшиеся губы. – Не устраивай сцены. Ты с ума сошёл! Я вызову полицию.

– 

Звони, звони в полицию! Пусть забирают! Пусть руки крутят! Я ради дочери… – он запнулся и шумно вдохнул воздух, будто подавившись рыданием.

Вокруг стали собираться. Прохожие замедляли шаг. Головы, как на ниточках, поворачивались к ним. Кто-то достал телефон и приготовился снимать. Катя разозлилась:

– 

Цирк окончен, товарищи. Приходи с решением суда. Таня, пошли.

Они шли, а Дракон полз за ними. Кате вспомнилась далекая, незнакомая, давно уже умершая Калинина, которая ползла по грязи за гробом Катиной прабабушки, только после смерти увидев в ней человека. Ей неожиданно стало до тошноты противно. Она обернулась:

– 

Встань, не позорься.

Он остановился и опустил глаза. Не узнай его Катя за эти годы, поверила бы. Поползла бы следом. Закричала бы на себя саму: “Ату её, ату!”

– 

Пап, встань.

Таня вывернулась из-под Катиного локтя и шагнула к Дракону. Кате стоило немалых усилий не схватить её за капюшон.

– 

Танюша, золотко моё, кровиночка, папа тебя любит, любит…

– 

Не надо. Уходи. Я не хочу тебя видеть.

Он поднял на Катю глаза – страшные, темные, как осенняя вода. Сверху, у самой кромки плескалась обида и боль. Такие натуральные. Даже слезы, кажется, появились. Но внутри, в самой лешачьей глубине, в омутах и под корягами, жило зло, которое терпеливо ждало своего часа.

– 

Ты… – пробормотал он, ткнув в Катю изящным пальцем, – всё поломала.

Встал, отряхнул колени и пошел прочь. Плечи опущены, ноги сведены дрожью. Фигура трагическая. Катя даже через толщу пуховика кожей ощущала чужие взгляды – они жгли, как серная кислота. «Сука, стерва, – слышала она шелест в ушах. – Такого мужика изводит, такого отца… Вертихвостка. Шалава. Змея подколодная…»

– 

Надо идти, мама, – напомнила Таня, коснувшись щекой её ладони.

От этой неожиданной трогательной ласки Катя задохнулась. В эту минуту Таня казалась старше и мудрее её самой.

Пресный пасмурный свет, смешанный с ветром, тек между домов, шевелил голые, будто обугленные деревья, швырял в прохожих оставшийся с зимы мусор. Углы домов, исчирканные потеками соли и сажи, торчали из остатков снега, как острые ключицы.

– 

Только не туда, – прошептала Катя, – пойдем погуляем.

Она была так опустошена встречей с Драконом, что совершенно забыла о страхе, и сама, по доброй воле, уходила от дома всё дальше и дальше. И даже не оглядывалась. Нет, один раз оглянулась, чтобы убедиться: он не идёт следом.

25

Ночью, лежа в темноте и зябко кутаясь в старое комковатое одеяло – вата в ацетатном шёлке, тяжелое, как плащ-палатка – она вспоминала, как перед ними распахнулся простор набережной. За спиной лежал Остров и светился мертвенным серо-голубым светом зимнего дня. Нева дохнула в лицо мертвым ледяным холодом, потянула Катю к себе. Ветер рвал капюшон, шапку, волосы, полз в рукава, задувал в уши. Он был как предвкушение воды.

Кате стало страшно. Она поймала Танину ручку и замерла, боясь, что если хоть на миг оторвет подошвы от тротуара, река утянет её за собой. Неужели она правда сумасшедшая? Неужели Дракон прав?

– 

Красиво, да, мама?

Таня смотрела на Исаакий, и отблески его теплого золотого шлема танцевали в её глазах. В этом была великая тайна купола – в любую, даже самую мрачную погоду, он казался обласканным солнечными лучами.

– 

Да.

Мрак отступал. Прозрачные щупальца втягивались под лёд. Ветер уже не отдавал могильной сыростью, только близкой весной и холодным морем. Панцирь, охвативший Катину грудь, лопнул, и она жадно дышала – воздухом, не водой. Наваждение какое-то, честное слово.