Жена фабриканта

Серые тучи и впрямь как-то неожиданно быстро захватили в плен ясное весеннее небо, неистовый порывистый ветер нагнал откуда-то тучи и с силой принялся хлопать распахнутыми ставнями, грозясь сорвать их с петель. В воздухе запахло сыростью, в спальне стало нехорошо и зябко. Ольга Андреевна поежилась. Она поднялась, подошла к окну, закрыла рамы и обернулась к мужу:

– Ветер-то какой сильный! Не люблю я такой резкий ветер. То ли дело, когда дождь тихонечко и ровно идет! Пускай идёт и поливает наше поле! Нам он только на руку, правда, ведь, милый Ванечка? И пашням нашим, и лесам он всегда в радость, – она тепло и задумчиво вгляделась в гордый профиль мужа, сидевшего рядом с ней…

14

Они перешли в столовую, где для них уже накрыли завтрак. В центре стола возвышался начищенный медный самовар, наверху которого сидела тряпичная кукла в красном сарафане, рядом с самоваром лежали на подносе бублики и пряники, булки, ватрушки и коврижки. Стояли на столе маленькие чайники с различными заварками, чашки, блюдца, два изящных молочника и кувшин с топленым молоком. Рядом примостилась сахарница с колотым сахаром, различные варенья в вазочках, повидла и пастила, яблочные и грушевые, абрикосовые и вишнёвые. Около стены на стуле притулился Григорий. Увидев вошедших хозяев, подскочил в ожидании распоряжений. Ольга Андреевна отпустила его и принялась сама хозяйничать.

– Тебе какой кирпичный или травяной? – спросила она, примеряясь, какой чайник взять ей в руки со стола.

– Кирпичный, – отозвался Иван и подал жене свою чашку.

– Бармасов тебе рассказал, что зябликовские мужики отказываются выходить на работу. Говорят, ты им мало платишь, – рассказывала Ольга Андреевна домашние новости.

Кипяток, возмущенно журчал, низвергаясь из уютной и блестящей самоварной глубины, и точно такое же возмущение звучало в женском голосе.

При взгляде на дождь и вдруг возникший разговор о мужиках, нанятых на работу и отказывающихся выполнять работу на их полях, из-за низкого жалования, Ольга Андреевна, как и муж, думала, прежде всего, о количестве урожая. И совсем не думала в этот момент и не рассуждала о иных высоких материях таких, как: пожалеть наемных работников или облегчить их материальное положение, и уж тем более ей и в голову в этот момент не пришло, чтобы подумать о прибавке им жалования.

Несмотря на свою деятельную любовь к бедным, нуждающимся и обездоленным людям, Ольга Андреевна на некоторые явления и окружающие её семью события, как и её делец супруг, уже давно смотрела исключительно с точки зрения количества собранного урожая и полученного дохода, и никак иначе. Она впитала в себя особенности крепкого купеческого быта, как иссушенная губка впитывает речную воду. И хотя, не во всем была с ним согласна, но подчинялась установленным в их семье житейским законам и правилам, неукоснительно и свято их соблюдая. Никакого поэтического взора на окружавших ее жизнь и быт крестьян, она вполне сознательно больше иметь не хотела. Все это осталось в далеком прошлом, в ее быстро и трудно промелькнувшей юности, когда можно было позволить себе иногда всякие романтичные «охи» и «ахи».

Сейчас в ее повседневной обыденной жизни все было по-другому. Просто и буднично. Уже давно с сословной дворянки и купеческой жены Ольги Андреевны слетел, ненужной луковой шелухой, весь ее былой дворянский лоск, и «некоторые особенные» дворянские манеры, полученные во время учебы в Смольном институте.

И хотя в душе своей она уже давно ощущала собственную принадлежность к купеческому сословию и могла по праву назваться купчихой, все же в ее облике хорошо видна была окружавшим ее людям особенная утонченность и полученная классическая образованность. И в манере одеваться, и в том, как она ходила и несла себя людям. Однако, если было нужно, она могла разговаривать с любой купчихой или крестьянкой на том языке, который был присущ именно купчихе или крестьянке. И в этом также было видно все многообразие ее человеческой натуры.

Но эта почти крестьянская простота отношений ее семьи, которую они, как трудолюбивые и умные пчелы создали вдвоем с мужем, была изнутри наполнена глубоким и особенно правильным жизненным смыслом. Именно из этой, почти бесхитростной крестьянской внутренней простоты повседневной жизни и привычки трудиться изо дня в день без устали, черпала она в какой-нибудь замысловатой ситуации житейскую мудрость. Но, несмотря на кажущуюся поверхностному взгляду, будничную простоту, все внутри этой простоты было подвержено сложному течению и наполнено особенной жизненной глубиной, отточенной классическим образованием и высокой культурой, привитой еще в родительском доме.