Жена господина Мильтона

Когда книга была напечатана в типографии господина Дьюгарда, в ней была измененная Джонни молитва. Братцу Джеймсу досталось за это от господина Ройстона, и он мог бы потерять работу, если бы не господин Симмонс. Когда я рассказала ему, в чем дело, он отправился к господину Ройстону и взял вину на себя. Ройстон посмеялся над этим трюком, а потом они с господином Симмонсом стали вместе заниматься этой книгой — господин Ройстон боялся, что ее вскоре запретит новое правительство. Так оно и случилось в середине марта.

Господин Симмонс был уверен в том, что правительство пойдет ему навстречу, потому что он был главным печатником. Он согласился купить долю Ройтмана на право публикации книги. Печатникам абсолютно все равно, что они печатают, лишь бы не схлопотать клеймо на щеках или на лбу.[70] Как оказалось, господину Симмонсу ничего не грозило, и из пятидесяти изданий этой книги в год в его кошелек попали деньги от двадцати или тридцати изданий.

Моего мужа злило, что эта книга приковывала к себе внимание множества читателей. Он был почти единственным автором, кто открыто защищал судей, приговоривших к смерти короля Карла I. Англичане испытывали вину за совершенное, и все боялись наказания свыше. Все позабыли, каким же был король на самом деле, и сейчас его с горечью называли идеальным королем и человеком, Святым, мучеником, словом, почти Христом. Затем стали задавать вопросы, не была ли казнь короля первой ласточкой надвигающейся тирании армейских генералов? Если они могли лишить короля головы в обход всем существующим законам, то с такой же легкостью могут лишить головы любого дворянина и любого подданного! И тогда нами станет править «самый длинный меч», и мы начнем истреблять друг друга, пока на свете вообще никого не останется, говорили англичане.

Все королевства Европы были возмущены, многие считали, что англичане просто спятили. Шотландцы не переставая рыдали, хотя сами предали короля, но только потом поняли, что единым ударом топора был лишен головы как король Англии, так и король Шотландии. В феврале они провозгласили в Эдинбурге принца Уэльского Карлом II и сделали его не только королем Шотландии, но и без всяких на то оснований объявили королем Англии и Ирландии. Что касается Ирландии, то к Лиге, основанной маркизом Ормонде из беглых роялистов, большинство из которых были арминианами, присоединились ирландские паписты-конфедераты и шотландские пресвитерианцы Ольстера, претерпевшие жуткие страдания от ирландских папистов, которых мой муж называл «проклятыми Тори» (эти страдания были причиной войны с Ирландией). В Ирландии также провозгласили принца Карлом II.

Муж написал новую книгу «Собственность королей и магистратов», и из-за нее разошелся с братом Кристофером, со старым графом Бриджвотером и со многими старыми друзьями. Но новые друзья, появившиеся у него после выхода книги, были для него более полезны и обладали большей властью.

В Республике Англия были отменены королевское звание и палата лордов. Правительство и Государственный Совет состояли из рыцарей, дворян и людей благородного звания, и им «Охвостье» парламента представило роль советников. Правда многие сомневались в том, что это правительство сможет долго противостоять внешним и внутренним врагам, хотя генерал Фейерфакс, член палаты лордов, генерал Скиппон, олдермен Пеннингтон и другие известные люди согласились работать в Совете под председательством господина Бредшоу. Мой муж называл его кузеном, потому что его мать была их дальней родней, в девичестве носила ту же фамилию. Всех подбадривали два генерала — Кромвель и Айертон. Недавно генерал Айертон умер в Ирландии от лихорадки, но генерал Кромвель еще жив; он энергичный, деловой, яростный, красноносый и громогласный неряха, который мог прочитать, что творится у человека в душе, лучше, чем умел читать книги. Он читал молитвы вместе со священниками, грубо шутил с разнузданными солдатами и становился сдержанным и серьезным с порядочными людьми, все это он делал без малейшего притворства. Он часто плакал и совершал жестокие поступки, изображал клоуна за столом, ходил в церковь, обвязав вокруг шеи красный шарф, пресмыкался перед Богом и являлся любящим отцом, другом, командиром и никогда не смотрел вперед дальше, чем на три шага, но эти три шага отмеривал до одной сотой дюйма.